16.04.24 16:31

Александр Лоссовик: как-то боролся с Фетисовым — без шансов

5-кратный чемпион СССР по гандболу — в проекте «Old School».

У Спартака Мироновича было два самых любимых игрока — Александр Лоссовик и Александр Каршакевич. Первого из них он считает самым недооцененным исполнителем в истории советского гандбола, несмотря на пять чемпионских титулов в составе московского ЦСКА.

На проступки же второго, по мнению одноклубников, всегда закрывал глаза, отдавая должное невероятному таланту левого края, выигравшего за карьеру, сдается, все золото мира.

Разница между тезками невелика — лишь шесть лет, но судьба так и не дала им шанса объединить усилия в лучшем клубе Европы. И, каемся, мы давно хотели спросить об этом у Александра Семеновича, который входит в тридцатку лучших игроков в истории белорусского гандбола…

— Впервые минский СКА стал чемпионом СССР в 1981 году, а в двух предыдущих сезонах финишировал на шестом и четвертом местах соответственно. Это было время безраздельного господства ЦСКА, первые скрипки в котором играли бывшие минские армейцы — вы и Алексей Жук…

— Намек понятен. Что было бы, если бы мы с Лешей выступали за СКА? Мало сомневаюсь, что медали в обоих чемпионатах, не знаю, правда, какого достоинства, Минск выиграл бы. Понятно, об этом можно говорить лишь в сослагательном наклонении, но, думаю, это мнение разделили бы многие армейцы.

Хотя, признаюсь, я бы с не меньшим удовольствием поиграл за СКА и в двух сезонах после чемпионства, когда первым становился ЦСКА. У меня был серьезный стимул кое-что доказать тогдашнему тренеру москвичей Юрию Соломко. Но, увы, свою судьбу тогда вершил не я.

— Мы еще вернемся к этой истории. А пока про судьбу — слышал, что шансов не появиться на белый свет у вас было гораздо больше, чем у большинства советских детей.

— Это правда. Мой отец был героем войны — только орденов Красного знамени у него три. Первый — еще с финской, когда он командовал разведгруппой. А в 1942-м его подстрелил немецкий снайпер — пуля попала прямо в голову.

Отец упал, потерял сознание, но удивительное дело — остался жив. Его тут же доставили в медсанбат, и врачи, осмотрев рану, сказали, что хирургическое вмешательство может только навредить. Пуля осталась у него под кожей на всю жизнь, и я ее потом даже трогал. С любопытством и страхом.

Отца, понятно, комиссовали. Он был начальником военкомата в Ставропольском крае. Потом его перевели в Минск и уволили, когда Хрущев сокращал армию.

— Учились вы в знаменитой средней школе номер 88, из которой вышла уйма гандболистов…

— Да, а жил на улице Волгоградской, в одном дворе с половиной нашей школьной команды: братьями Жуками — Лешей и Колей, Сашей Чеховым, Сашей Кукрешом, Юрой Дегтяревым, Вовой Высоцким...

— Виталий Щербо рассказывал нам, как в его детстве проходило главное бойцовское дерби Масюковщины — улица Глебки против Жудро. Ваш район, сдается, тоже не принадлежал к спокойным.

Виталий Щербо: в уличных драках я был в первых рядах

— У нас были соседи — представители частного сектора из Сельхозпоселка. У этого бренда была устойчивая репутация. Обычно, когда встречался с кем-то незнакомым на улице, то следовал вопрос: «Ты откуда?» А когда тебе отвечают: «С Сельхозпоселка, а че?» — понимаешь, что вопросов как бы больше и не имеешь. Мы не относились друг к другу с особенной симпатией, но каких-то побоищ не помню.

Больше неприятностей доставляли местные хулиганы. Мы же спортсмены, Миронович нам такие тренировки закатывал, что мы довольно быстро набрали физические кондиции. Один Дегтярев чего стоил. Кажется, вам Леня Бразинский рассказывал о его удали — без малейших, надо признать, прикрас.

Леонид Бразинский: «Первыми советскими рэкетирами были гандболисты»

Однажды завязались мы с одной компанией — довольно успешно с нашей стороны. Намяли им бока. А они крепко обиделись. Так как оказались какими-то знаменитыми бандюками.

Ну и, чтобы вернуть свой авторитет, они начали жестко нас отлавливать. Чуть ли не бандитские патрули по району пускать.

— Дрались, небось, на стадионе у школы?

— Нет, поступили по-другому. Старшим братом нашего Вовы Высоцкого был местный авторитет по кличке Кадет. Он выслушал рассказ младшего брата, похвалил за проявленный в драке героизм и сказал, что все разрулит. Деталей не знаю, но блатные от нас отстали.

Вообще к спортсменам относились неплохо, считалось, пацаны нормальным делом занимаются. «Ну что, как вы там сыграли, всем дали прос…? — А то! Победили, как всегда. — Ну, красавцы…»

Команда 88-й школы во главе со Спартаком Мироновичем. Александр Лоссовик — по центру в верхнем ряду

— Это да, многие потом стали классными игроками.

— Ну, положим, некоторые и не стали — как раз из тех, кто должен был. Сашку Чехова имею в виду, царство ему небесное. Саня был подслеповат, но ловил в линии абсолютно все адресованные ему мячи. Не очень высокий, но исключительно быстрый и юркий.

Миронович возлагал на него большие надежды, считал, что он будет звездой союзного масштаба. Но потом Саша, увы, начал слишком часто нарушать режим.

Помню, поехали на тур чемпионата в Баку. Так он напился и, как человек-паук, начал лазить по балконам на высоте шестого этажа. Трезвому человеку в голову такое не придет, а для него это было просто забавное приключение.

Ну и в итоге Спартак Петрович выгнал его из команды. На Сашку пытались как-то воздействовать, но все было бесполезно. Жаль, очень талантливый игрок был.

— Самым талантливым в том наборе был, по общему признанию, Александр Лоссовик. Но в Советском Союзе было такое понятие, как призыв.

— Меня забрал в ЦСКА Юрий Иванович Предеха. Это имя сегодня незаслуженно забыто, но, поверьте, если бы не он, то сборная СССР не выиграла бы Олимпиаду в Монреале. Это сто процентов. Предеха очень здорово разбирался в гандболе, в отличие от главного тренера Анатолия Евтушенко. Он поставил всю игру в защите — и настолько грамотно, что лучшие команды мира так и не смогли найти к ней ключей.

Анатолий Евтушенко и Юрий Предеха

Предеха сам в бытность игроком любил финтить, и поэтому мой стиль игры ему очень нравился. Аналогичного мнения придерживался и Миронович. Думаю, что во мне он видел продолжение себя. Я усовершенствовал его любимый финт с обыгрышем и сбросом в линию. Прорывался дальше, к воротам — и это был или гол, или семиметровый.

Я вообще не думал ни о каком переезде. Как и любого минчанина, город устраивал меня на все сто.

Но Предеха, будучи представителем ЦСКА, использовал директиву Генерального штаба, которая призывала в армию всю талантливую советскую молодежь — не только спортсменов, но и артистов, музыкантов и так далее.

Сами в ЦСКА пришли, кажется, только Толя Федюкин и Леша Жук. Остальных, в том числе меня, запаковали. Серегу Кушнирюка вообще везли чуть ли не в наручниках.

Но запорожские все такие. Что Леня Береншетйн, что Саша Сокол — у них всегда был свободный дух, и они возвращались домой уже на следующий день после демобилизации. Предложение остаться в клубе, повесить на плечи погоны и получить хорошую квартиру их не прельщало.

Справедливости ради надо сказать, что Предеха команду собрал отличную. На каждом месте было по два классных гандболиста, и пять сезонов подряд — с 1976-го по 1980-й — ЦСКА выигрывал чемпионаты СССР. Но потом его схарчил Юрий Соломко.

Тот на его фоне казался демократом, потому что Предеха ввел в команде строжайшую дисциплину. И когда он входил в зал, то все начинали пахать с таким остервенением, какого я не видел на тренировках даже у Мироновича. Он был слишком авторитарным даже для такого клуба, как ЦСКА.

Предеха ушел со скандалом — на должность главного тренера в спорткомитет Министерства обороны. И — надо знать его характер — придумал, как отомстить Соломко наилучшим образом. Он каким-то образом подписал у замминистра обороны директиву о том, что ЦСКА запрещается призывать игроков сборной Союза из армейских команд.

— Крестный отец минского СКА.

— Именно! Он просто спас минчан. Потому что к тому времени у цеэсковцев на карандаше были уже Каршакевич и Шевцов. Думаю, и Галуза с Михутой тоже… Если бы все эти люди ушли, то, понятно, Минск так и остался бы средним клубом, пределом мечтаний которого было бы попадание в шестерку лучших команд страны.

— Константин Шереверя рассказывал, как в одном из матчей чемпионата СССР баскетбольный ЦСКА, имея в своих рядах двух белорусов, помогал РТИ решать текущие турнирные задачи. Его гандбольный коллега Олег Васильченко утверждал, что, обратившись с аналогичной просьбой к вам и Жуку, минский клуб в свой первый чемпионский сезон вместо помощи получил поражение, а главными бомбардирами матча оказались именно бывшие армейцы.

— Никто нас ни о чем не просил. Даже дико представить, чтобы Миронович мог что-то подобное предложить. Не было такого.

Наоборот, Соломко обвинил меня, что я помогал СКА. В том сезоне у нас осталось человек восемь, не больше. Все остальные были поломаны.

В финальном туре играем с Минском, который рвет к чемпионству со страшной силой. Соломко выпускает меня со скамейки, я забрасываю. Во второй атаке делаю обход и втыкаюсь в Сашу Мосейкина. Судьи показывают «на игрока» и отдают мяч минчанам. Они атакуют — гол.

Соломко сажает меня на скамейку и больше не выпускает. Мы проигрываем, возвращаемся на базу в Архангельское. И там начинается собрание. Главный встает и говорит: «Я удаляю Лоссовика из команды, за то, что он сдал игру своим друзьям из Минска».

Я был в шоке. До сих пор помню то свое чувство. Реакция была для меня неожиданной, но я ведь в такую ситуацию и попал-то впервые. На глазах проступили слезы. Даже сказать ничего не мог.

— Зато эта возможность была у ваших товарищей по команде.

— Самые близкие мне люди — Леша Жук и Женя Чернышев — промолчали. Вот что было неприятно. А Юра Кидяев, с которым вроде как особенно и не дружили, вскочил: «Да вы что, Юрий Владимирович, вы же всю игру его на скамейке продержали. Как он мог матч сдать?» Представьте, он так и остался единственным, кто за меня тогда вступился…

Юрий Соломко

Соломко же, когда пошел к тогдашнему начальнику ЦСКА с докладом, решил сделать крайним меня. Мол, чемпионат мы выиграли бы, если бы не Лоссовик, сливший игру СКА. Надо заметить, что между этими двумя событиями я успел сказать главному тренеру все, что о нем думаю.

Конечно, я больше не хотел играть в этой команде. Но отпускать меня никуда не хотели, разве что отправить старшего лейтенанта Лоссовика служить туда, куда Макар телят не гонял.

Предеха был на моей стороне, предложив уехать в Венгрию, в Центральную группу войск. Правда, с одним условием — перед этим поиграть годик за одесский СКА. Выхода не было, я согласился.

К большому, надо сказать, неудовольствию бывшего клуба, который хотел наказать меня по полной, сделав невыездным. У нас в команде был один паренек, не сильно выдающийся игрок, поэтому его и назначили комсоргом.

Его заставили, и он написал письмо, которое потом отправили в соответствующий отдел КГБ — о том, что Лоссовик, оказывается, не только матчи сдает, но еще и возит из-за границы золото, джинсы. В общем, делает все то, что порочит честь советского офицера.

Особенно повеселил меня пункт о том, что я не участвую в командных банкетах, а потом требую за это деньги. Полный маразм, как такое вообще можно придумать?

Эту докладную я уже потом читал, но тогда, признаюсь, было не до смеха. Что делать, не знаю. И тут я вспоминаю об отце моей хорошей подруги из Минска. Он к тому времени — генерал, начальник одного из управлений белорусского КГБ.

Иван Иосифович знал меня с детства, и потому ему не составило труда позвонить в Москву — своему коллеге из главного управления пограничных войск КГБ СССР. Довольно быстро разобрались, что вся эта история — липа.

И я уехал в Одессу.

— Почему не в Минск?

— Но тогда я бы не поехал в Венгрию — место, где хотели бы служить все советские офицеры. Хотя, понятно, что там я просто играл в гандбол в свое удовольствие, получая при этом сразу две зарплаты. Это очень большой соблазн, и, признаюсь, о возвращении в Минск я уже не думал.

Хотя если бы Миронович позвал, то я бы ему отказать не смог. Но приглашения не случилось, тогда у него уже была хорошая молодая команда, которая шла на взлет.

Во время празднования юбилея Спартака Мироновича

— В чемпионате СССР всегда было много классных игроков.

— С этим не поспоришь. Когда только начинал играть в высшей лиге, то на меня большое впечатление производил Олег Мазур из «Кунцево». Он невероятно здорово видел поляну, мог отдать, мог забросить. Универсальный игрок, я таких люблю. Но алкоголик, спиртное любил больше, чем гандбол.

Джемал Церцвадзе из Тбилиси. Очень самобытный игрок. Но более всего мне нравился румын Кристиан Гацу. У него рост около 160 сантиметров, а до гандбола он вроде как был циркачом. Не знаю, насколько это соответствует истине, но то, что на площадке он превращал в клоунов многих, — факт.

Особенно тех, кто был выше его на голову-две. Он мог обмануть защиту одним только взглядом. Ну а если еще и делал какое-то движение, то перед ним открывались целые дыры, куда Гацу с удовольствием и влетал. Я просто балдел от его игры.

Юра Лагутин из Запорожья был очень классным разыгрывающим.

— Кажется, алкоголь тоже приблизил его кончину.

— Ну а что вы хотите? Тогда пили все. Но как только начал разваливаться Союз и можно было уехать играть за рубеж, то эта привычка как-то быстро начала искореняться. Люди сразу стали заботиться о своем здоровье и относиться к тренировкам с повышенным вниманием.

Вася Баран, которого можно было выставить от гандбола на какой-нибудь чемпионат мира по употреблению спиртных напитков — и, я вас уверяю, честь страны он поддержал бы на самом высоком уровне, уехал в Германию и начисто бросил эту привычку. Потому что там платили хорошие деньги, совершенно фантастические для тогдашнего советского спортсмена. Жизнь все расставила по своим местам.

Хотя справедливости ради надо добавить, что Вася был всесторонне одаренной личностью. Чем еще можно было заниматься спортсмену в свободное время?

— Читать книги, посещать музеи и выставочные залы.

— Возможно, но я почему-то таких уникумов не встречал. А вот карты — да, это было второе любимое занятие. Так вот, Вася на этом умении сумел купить квартиру. С ним садиться было себе дороже — разденет до нитки.

В Запорожье играли такие Шкарлат и Артамонов. У меня, кажется, до сих пор синяки на груди остались — встречали они жестко любого, что меня, что Чернышева. Размер для них не имел значения. Понятно, что они тоже уважали все тогдашние привычки, но, чтобы люди вынимали колоду в перерыве игры, — с таким я столкнулся впервые…

— Все мы наслышаны о знаменитом спартаковском духе. А был ли таковой у армейцев?

— Конечно. О ЦСКА в мире узнали благодаря хоккею. И когда мы выходили играть еврокубки в Югославии, то там все охали: «О, ЦСКА!» Они знали, что это очень серьезный советский бренд, который на равных играет с канадскими профессионалами.

Вообще гандбол нельзя было сравнить ни с футболом, ни с хоккеем. По популярности мы, конечно, и близко не стояли. О чем говорить, я уже заканчивал карьеру, а в Москве мне по-прежнему встречались люди: мол, знаем, это такая игра с мячом в бассейне.

— У всех армейских клубов была общая тренировочная база — в Архангельском.

— Довольно уютное трехэтажное здание — с очень хорошим питанием. Зал для ОФП, бильярдная, сауна. Первый этаж — хоккеисты, второй — гандбол, третий — волейбол. Футболисты там редко бывали, в отличие от фигуристов.

Я был неплохо знаком с Борисом Михайловым, и, понятно, мы общались и на тему тренировок. Я и сам застал то время, когда с армейцами работал Анатолий Тарасов.

— Считалось, что в советском гандболе самые большие нагрузки были в минском СКА.

— Это верно. Тот, кто прошел школу Мироновича, потом в любом клубе чувствовал себя, как в санатории. У нас с Лешей Жуком именно так все и было. Если сравнивать тренировки Мироновича и Тарасова, то в плане ОФП они были схожими процентов на восемьдесят.

Но у последнего занятия все же жестче. Сужу хотя бы по прыжкам через барьеры. Спартак Петрович любил это упражнение, но даже он не догадался при этом всучить игроку блин весом в двадцать кило. А Михайлов и компания прыгали — деваться некуда. Но, знаю, от таких неоднозначных упражнений они были не в восторге.

Надо признать: хоккеисты были здоровее гандболистов. Как-то я решил побороться с Фетисовым. И он меня чуть не сломал. Шансов никаких, хотя я всегда был жилистым.

У нас, понятно, тоже хватало мощных ребят, но тот же Володя Максимов при всей своей фактурности был довольно пластичным игроком. А вот Фетисов, такое чувство, словно выточен из камня. И Касатонов такой же.

Вячеслав Фетисов

Не знаю, то ли у них специально подбирали таких, то ли лед давал подобную физуху — все-таки ездить приходится на полусогнутых ногах, то ли клюшка тоже играла свою роль — без сильных рук ты просто ничего не сможешь сделать.

В Москве мы жили опять-таки по соседству — на улице Фестивальной, в домах номер 28 и 30, которые сдали для Министерства обороны. Я свою однокомнатную получил почти сразу после переезда из Минска, хотя мог бы претендовать на «двушку», все-таки уже был женат. Постеснялся. Но все равно — нам с женой хватало.

Ну а так как люди мы общительные, то гости у нас водились постоянно. Компания молодая, все здоровые. Энергию девать некуда, особенно если употребить. А понятно, что без этого никак не обходилось.

Помню, Серега Бабинов — был такой защитник в ЦСКА и в сборной Союза — стол перевернул, весь наш хрусталь порешил. Потом, когда мы оба уже тренерами работали, напомнил ему: мол, ты со мной еще за тот раз не рассчитался. Он рассмеялся: да, Саша, погорячился я тогда…

Баскетболистов мы называли «знатные и богатные» — у них статус опять-таки был повыше, чем у нас. Ну а что: гандбол едет в Чехословакию или ГДР, а баскетбол — в Штаты.

Мы продаем икру, а баскеты уже играют с американскими университетскими командами за премиальные, равно как и хоккеисты — с канадскими профессионалами.

— Положим, ведь еще и покупателя надо было найти.

— С этим проблем не возникало. Надо было понимать, куда что везти, но это понимание приходило быстро, старшие товарищи всегда были готовы подсказать.

Скажем, в Югославию везешь фотоаппарат «Зенит» с хорошим объективом. У нас он стоит 90 рублей, а на вырученные деньги можно купить четыре пары джинсов. В те времена — это товар повышенного спроса, который можно было привезти только из-за границы.

— Каждая пара в Союзе уходила по 200. Неплохой бизнес.

— Я цен уже не помню. Знаю только, что сразу после возращения, ранним утром, в твою дверь звонит Вахо — с большими сумками и большой пачкой денег.

«Советский спорт» не был так осведомлен о календаре зарубежных турниров армейских команд и сборных, как тот простой грузинский парень. Так что нам даже дергаться не требовалось, скупка приходила к тебе сама.

Система была такой, что все всё знали и понимали. По телевизору и в газетах декларировалось одно, ну а реальная жизнь была совсем другой.

По сути, это тоже был поводок. Если что, то тебя обвинят в чем угодно, вплоть до продажи родины, как это было со мной.

Но вот что интересно: все эти телодвижения никак не сказывались на качестве игры. Вы спрашивали про армейский дух, так вот, все было очень просто: «Есть только одно место — первое». Все рубились до конца, до крови и пота. И даже плакали, чего уж там, когда поднимали флаг и играли советский гимн.

А уже потом начинали решать другие вопросы. Иностранцы про нас тоже все понимали. Они восхищались нашим мастерством и, думаю, жалели. Ну ведь если эти русские упорно тащат к нам свою икру или водку, то, наверное, им там не так уж и сладко живется.

— Вот они, первые уроки предпринимательства.

— Не скрою, мне всегда нравилась гастрономическая тема. И когда началась перестройка и что-то уже можно было организовывать, то я решил открыть ресторан — на Ленинградском шоссе. Назвал его по-гандбольному — «7 на 7».

— В 90-е это, хоть и прибыльное, но и, чего уж там, довольно рисковое предприятие.

— Проблема была одна — все хотели поживиться. Пожарных я ставлю на первое место, с ними конкурировать не могли ни силовики, ни бандиты. Хотя, чтобы просто открыться, надо было обойти сотни две контор и в половину из них что-то занести. Три круга ада.

— Ну, с бандитами попроще — там же все спортсмены.

— Это да, в основном «вольники» и дзюдоисты. Для общения с ними у меня был самбист, здоровенный тяж, который знал многих, и его тоже знали. Садились они друг напротив друга, выпивали, вспоминали былое и только что не братались.

Обладатели красных корочек видели во мне южанина — а мимо таких они не проходят. Считается западлом — не поднять денег, которые лежали прямо под ногами. Начинаются эти мутные разговоры о том, что на все требуются разрешения, а мой объект находится на спецтрассе, да и вообще…

Обалдевали, когда оказывалось, что у южанина в порядке все документы и вообще он советует позвонить их коллегам по такому-то номеру, где дадут больше информации.

— Лучше бы вы вас в гандболе считали южанином, чем евреем.

— Да, пятая графа мне карьеру подпортила. Как и Лене Беренштейну. Он, правда, попал в сборную, но тогда, когда без него уже нельзя было обойтись. А Евтушенко не взял меня в Монреаль, потому что выбор разыгрывающих у него был шикарным — Климов и Лагутин. Хотя на этой позиции всегда лучше иметь разноплановых игроков.

Евтушенко тяготел к разыгрывающим, которые по своей фактуре практически ничем не отличались от полусредних. Взял мяч, разбежался и бросил через блок. А если защита высокая и встречает тебя на девяти метрах?

Румыны применили такую тактику в Москве-80, и выяснилось, что никто не знает, как с ней бороться. Я тот матч недавно пересматривал — вместе с Лешей Жуком. Спрашиваю: «Ну что ж вы все время в них втыкаетесь-то?»

А там все просто — обыгрывай один в один, и все, их защита тут же рушится. Забивай сам или отдавай линейному. Моя игра…

Когда поехал в ссылку в Одессу, то там был такой Миша Щукин. За два метра ростом, но у него были слабые колени, и он плохо бегал. Поставили в линию — от безнадеги. До моего приезда он был никто. Я взялся его натаскивать, и через четыре месяца парень стал лучшим защитником и лучшим бомбардиром.

Он мне потом сказал: «Саша, я никогда не думал, что могу так играть, ты все мое представление об игре разыгрывающего и линейного перевернул».

Гандбол — игра для умных, и габариты игрока являются хоть и важным, но не определяющим фактором. Как-то виделись с Петровичем в Москве — лет десять тому. Разговорились о его ребятах, он тогда еще тренировал молодых армейцев.

«Саша, в наши с тобой времена таких »бройлеров« не было, данные шикарные — лапы, кисти, только играй. Одна проблема — в башке ничего нет».

И я так его понимаю…