У каждого из нас в жизни есть свой Герасим. Ну, или Гера. Человек, которого мечтаешь встретить всю жизнь и с которым тебе будет хорошо, как ни с кем.
Эта может случиться в любой момент и даже тогда, когда в твоем сердце живет другой или вообще не живет уже никто, — потому что лучшая часть жизни позади. А может, еще впереди — кто же это точно знает?
Но когда молод, то кажется, что двадцать будет всегда. Ты смеешься без причины — с такими же балбесами, гордишься их журналистскими талантами и точно знаешь, что нужно читателю «Физкультурника Беларуси».
«Прессбол», конечно, задрал планку под небеса, как Боб Бимон в 68-м, но это же и вдохновляет. Мы рожаем Бабу Ягу в своем коллективе, испросив разрешения у редактора, убывающего в краткосрочный отпуск, и, конечно, путем тонких интриг в верхах мутим молодежный выпуск газеты.
Обнаженную девушку на обложку нашли, а вот с главными героями дело обстояло сложнее.
Хорошо, что коллега по газете Таня Норко, обладающая невероятными коммуникабельными способностями, уже познакомилась с главной звездой минского «Динамо» Сергеем Герасимцом.
И идея обыгрыша грустного рассказа Тургенева о погубленной зазря собачке по прозвищу Муму находит в ее сердце живой отклик. Герасимец должен смотреть на серые воды Свислочи с печальным видом — и нас, балбесов, это ужасно веселит. Ведь читатели тоже должны проникнуться нетривиальностью момента и жадно заглотить интервью.
Есть только одно сомнение: а вдруг Герасимец не согласится пялиться на реку и вообще пошлет эту гениальную идею куда подальше?
Но что-то нам подсказывает, что Тане он не откажет. Да и она сама ведет себя подозрительно. Изо всех сил пытается быть такой, как обычно. Но что-то там не то…
Спустя тридцать с лишним лет мы вспоминаем тот знаменитый номер с Татьяной давно уже Герасимец — и пишем интервью о Сереге, которому сегодня исполнилось бы 60 лет.
Интересно, зачем она вообще поперлась в спортивную журналистику? Ведь в ней тогда если и были женщины, то почти непременно с весомым спортивным прошлым. Без этого вопроса наше интервью было бы неполным, ведь главный герой признавался, что без Тани его карьера сложилась бы совсем по-другому.
И точно без того знаменитого мяча в ворота голландцев, который помнит каждый из нас.
— Жила я в деревне Раевка — это возле Молодечно. А у нас через речку бумажная фабрика. Туда регулярно привозили макулатуру, и среди развалов газет, журналов и книг я находила его — цветной спортивный венгерский еженедельник «Кепеш Спорт».
И поэтому вся комната дома была заклеена фотографиями из него. Платини, Марадона, Пеле, Круифф — его тогда у нас называли именно так. Мама хваталась за голову: «Тебе надо было мальчишкой родиться!»
Я часто думала: откуда у меня такая любовь к футболу? А затем поняла. Мать растила нас с братом одна, и Миша, который был старше на 10 лет, всегда брал с собой меня, когда шел играть в хоккей или футбол.
Зимой я сидела в тулупе, летом — за воротами. Как-то прочитала у Алексея Хомича, что у него тоже была маленькая сестренка, которую не на кого было оставить, и он всегда брал ее с собой на футбольные баталии.
— Хомич использовал ее в качестве штанги.
— Вот! Но вместе с тем утверждал, что под ту сторону забить ему было невозможно, потому что стерег он ее с особым вниманием. Слава богу, мой Миша «тигром» становиться не собирался, гонял в нападении, но огрести мячом по лбу можно было легко.
Но почему-то мяч в меня никогда не попадал. А мне было чертовски интересно наблюдать за их игрой. И затем, когда брат приходил домой, мы вместе садились смотреть по телеку, как играет минское «Динамо».
— Кто был твоим любимым игроком?
— Сергей Гоцманов. Он так бесстрашно бороздил бровку, успевал и здесь, и там, что не влюбиться в его игру было просто невозможно. Какой-то двужильный парень.
Потом еще один такой же появился в минском «Динамо», и его тоже звали Сергеем. Они играли на одном фланге, и второй менял первого. И его тоже никто не мог остановить.
Я верю в судьбу, и, может быть, еще тогда она давала мне знак.
А еще мне нравился Сергей Боровский — всегда очень серьезный и спокойный. Может, потому что играл в сборной СССР, а туда попадали только особенные люди. Для меня это никогда не подлежало сомнению.
Сергей Боровский: Прокопенко звал с собой в «Спартак»
— И ты решила поступить на журфак, чтобы писать о спортсменах.
— Не-а, я хотела стать следователем. План был следующим: сначала заканчиваю торговый техникум, и уже потом меня с куда большей вероятностью возьмут в милицию — распутывать сложные экономические преступления. Конечно, после юрфака дорога была бы куда прямее, но на этот факультет с бешеным конкурсом брали в первую очередь афганцев и армейцев. Так что мои шансы примерно равнялись нулю.
Техникум, правда, мне не зашел, я благополучно пропускала занятия и потом с легкой душой забрала оттуда документы.
Зато, оказавшись с Минске в возрасте 15 лет, быстро обзавелась друзьями. И главным из них оказался Яша Шапиро, который организовывал клуб болельщиков минского «Динамо» под названием «Атака».
Мы как-то сразу сошлись: я коммуникабельна, он сверхкоммуникабелен. Я у Яши многому научилась — и, главное, поняла, что мне нравятся мужчины с чувством юмора и уверенностью во всем, что они делают.
Кто бы мог подумать, что со временем Яша сделает команду и она обыграет в еврокубке донецкий «Шахтер», который уже тогда был будь здоров какой клуб!
Но ладно, будем следовать хронологии. Как-то во Дворце железнодорожников «Атака» организовала встречу с динамовцами — Гоцмановым, Боровским, Алейниковым, Зыгмантовичем и К°. Я смотрела на своих детских кумиров широко открытыми глазами и понимала, что по-настоящему болею только спортом.
А дальше был день отрытых дверей на журфаке. И Александр Константинович Свороб, который рассказал об этой профессии так, что уже и не сомневалась — мне надо только в журналисты.
Поступила. На втором курсе пошла работать — хватило ума сообразить, что по-настоящему освоить профессию можно только практическим образом. Да и деньги были нужны:)
Нахально приперлась прямо к редактору «Физкультурника», благо старый журфак находился от редакции на расстоянии вытянутой руки.
Главным тогда был Виктор Ловгач — очень любезный и располагающий к себе человек. Но когда разговор дошел до резонного вопроса о моем любимом виде спорта, то его лицо приняло изумленное выражение.
Такое же было у Димы Беленького, когда он узнал, что на испытательный срок в редакцию приняли девочку с журфака, которая хочет писать о футболе.
Но Дима ладно — свой комментарий оставил при себе. А вот Александр Петрович Майский, писавший о футболе, наверное, еще со времен Хомича, был возмущен до глубины души.
Как сейчас помню его крик, который, уверена, слышали и на первом этаже: «Ну все, б##, докатились! Дно пробито, дальше нам падать некуда».
Майский представлял старую школу, и о главной заповеди профессии (на журфаке нам об этом не говорили) я узнала в первое же наше с ним совместное дежурство: «В газете можешь ты не быть, зато в разметке быть обязан». Крылатая фраза не потеряла актуальности и в эпоху интернета.
Человек умел видеть сквозь годы! Мы с Петровичем подружились, когда я сказала, что хочу писать не о футболе, а о людях в футболе.
В редакции «ФБ»: Марина Амельянчик, Елена Данильченко и Татьяна Норко
А еще я познакомилась с Михаилом Николаевичем Супоневым — его кабинет собкора «Советского спорта» располагался на том же этаже, что и наша редакция.
Он курил «Беломор» и нещадно черкал красным мои материалы — в редакции мне поручили волейбол, а в нем Супонев разбирался досконально.
И тогда же он сказал фразу, которую запомнила на всю жизнь: «Таня, научить писать можно и ежа, а вот писать сердцем могут немногие. К этому и стремись». Но я уже и сама понимала, что живые люди мне гораздо ближе сухих отчетов с их голами, секундами и очками.
— Помнишь первого героя своей публикации?
— А то — Ира Полещук!
— Лучшая волейболистка суверенных времен — по признанию маститого тренера Виктора Гончарова.
Виктор Гончаров: в женской команде должен быть мужчина-пастух
— Ира стала чемпионкой мира по молодежи в 1991 году, и меня отправили на интервью с ней. Я волновалась, но Щука оказалась не только невероятно открытой и душевной девушкой, а еще и очень скромной, что, признаться, немало удивило.
Николай Карполь тащил лидера молодежной сборной страны в «Уралочку» и гарантировал участие в Олимпиаде-92. То есть это была уже практически молодая звезда, но никакого апломба, а все наоборот.
Ира разорвала шаблоны, которые имелись у меня в отношении известных спортсменов. Я всегда думала, что они похожи на артистов и завоевать их доверие очень нелегко из-за избалованности и высоких запросов к собеседнику.
Тогда же поняла главное: спортсмены высокого класса — в первую очередь трудяги и люди с очень сильным характером, которые не считают своих травм.
Мы с Ирой настолько сошлись, что я потом была свидетельницей на ее свадьбе. Она вышла замуж за Сашу Лобажевича — чемпиона Европы по баскетболу среди молодежи.
На свадьбе у Ирины Полещук
У нас тогда были сумасшедшие молодежки и по волейболу, и по баскетболу, и по гандболу. И никто из нас не сомневался, что и на взрослом уровне белорусы скоро дадут прикурить всем.
Личный автобус, волчий прессинг и одна победа на всех
Бандиты на пути, беспредел на площадке и несбывшаяся мечта
Прекрасные и наивные времена, которые давали невероятную энергию и энтузиазм. Но, конечно, наибольший прилив сил у меня вызывал футбол.
— Кажется, читателю пора узнать, как ты познакомилась с Сергеем Герасимцом.
— Мы потом с ним часто говорили на эту тему и сходились в том, что нас подталкивала друг к другу сама судьба. Он ведь не должен был оказаться в Минске.
Собирался уезжать в «Гурию» из Ланчхути. Правда, в его договоре с клубом имелся пункт: если позовет клуб из высшей лиги, он туда уедет. И ему буквально в последний день позвонил Эдуард Малофеев…
Первое мое редакционное задание было следующим — взять интервью у Аудрюса Жуты. Мы пошли на тренировку вместе с коллегой Володей Писаревым — тот должен был пообщаться с Валерой Величко.
Жуту, как потом оказалось, на день отпустили домой, а я впервые увидела ребят-динамовцев в тренировочной атмосфере.
И вот мы идем обратно, и Писарев спрашивает: «Ну что, кто тебе больше всех понравился?» Я тут же ляпнула: «Конечно, Герасимец!»
Володя решил уточнить: «Не по игре, а по внешности». — «Герасимец!» Он был изумлен: «Этот с носом? Да ты травишь…» — «Скажи еще, что лучше меня в мужчинах разбираешься. Герасимец — номер один».
Сама не знаю, почему так сказала. Когда мы с девчонками обсуждали, кто самый интересный, то неизменно сходились на том, что это Эрик Яхимович или Андрей Сацункевич.
А тут Серега прошел мимо — не уверена даже, что посмотрел в мою сторону, — а меня словно волной теплого воздуха окатило. Что-то в нем такое было, что я тут же поняла — это особенный мужчина…
Потом я все-таки поговорила с Аудрюсом, и мы с ним подружились. Я часто в детстве ездила в Литву, там было полно моих родственников, и мне всегда были понятны тамошние люди — немного непохожие на нас, с какими-то утонченными европейскими манерами и прекрасным чувством юмора.
— Жута с Герасимцом были лучшими друзьями.
— Товарищеский матч с Украиной, самый первый в истории нашей сборной, октябрь 1992 года. Аудрюс, понятно, не играл, и мы вместе сидели за воротами. Сергея заменили во втором тайме, и он тоже поднялся на трибуну.
Увидел нас, но не подошел, вроде как не захотел мешать. Собирался сесть отдельно. Но тут уж вмешалась я. И впервые в жизни к нему обратилась: «Что же вы, Сергей, своих друзей не замечаете. Давайте к нам!» И ему деваться было некуда…
Мы начали общаться. Больше всего меня в нем удивляло то, что Сережа меньше всего был похож на украинца. Нет, конечно, они все раскованные, любят посмеяться — тут Серега не являлся исключением из правил.
Но характер у него был больше похож на белорусский, он был невероятно стеснительным и иногда излишне мнительным — ну, как это бывает у наших. Надо что-то решать, а это всегда какая-то серьезная дилемма, с одной стороны. С другой… Ну, понимаешь.
— Конечно. Когда ты женат и встретил другую девушку, это всегда дилемма.
— Ты что, речь об этом вообще не шла! У него была семья, двое детей — это сразу нет. Я даже домой к ним приходила, с женой познакомилась.
К тому же у меня был бильярдист из Москвы. Я ведь вела в газете еще и этот прекрасный вид спорта, о котором поначалу знала ровно столько, как любой советский человек, который смотрел матч Жеглова против Копченого в фильме «Место встречи изменить нельзя».
Но Ловгач сказал «Надо!», и я съездила на пару турниров. А бильярдисты — люди особенные, и молодой девочке легко было увлечься там каждым вторым.
Так что до поры до времени все было прекрасно: мы встречались вчетвером — Жута, Герасимец, я и кумир моего детства Владимир Николаевич Новицкий, с которым я тоже быстро подружилась. Этой компанией мы прекрасно проводили время.
Потом на Рождество я пригласила Иру Полещук, своих подружек и Серегу тоже. Хотя нет, он как-то сам пробрался. Пришел с огромной розой примерно с меня ростом. Она простояла в вазе чуть ли не месяц — как в карауле, даже не осыпаясь.
— Это знак.
— Знаком была монетка — я всегда закладывала ее в одну из мандаринок в вазе с фруктами. Тот, кому она доставалась, должен был загадать желание. И выпала она, конечно же, Сереже.
Через месяц сборная Беларуси отправлялась в турне по Южной Америке, и он загадал забить в нем четыре мяча. Забил три, должен был и четвертый, но не реализовал пенальти. В последней игре ему сломали нос, и на поле он уже не вышел.
Его не было месяц. А по приезде сразу же позвонил. И я, как сейчас помню, словно сумасшедшая, выбежала из кабинета и все пролеты с восьмого на первый этаж пролетела на каблуках, будто на крыльях. Лечу и вижу себя со стороны.
— Словно полицейские из культового фильма «Приключения принца Флоризеля», которые преследовали преступника и думали: «А не слишком ли быстро мы бежим?»
— Прям в точку! На самом деле мчусь — и сама себе удивляюсь. И понимаю, что все это время я его ждала и буду очень-очень рада увидеть.
Сажусь в машину и сразу обращаю внимание на Сережин нос: «Что случилось?» — «Да ерунда, бандитская пуля:)» Я, конечно, начинаю расспрашивать о турне. Событие-то историческое — сборная только образовалась и сразу полетела за океан. Но Серега как-то странно на меня смотрит.
«Хочу, чтобы ты послушала эту песню», — и ставит кассету в магнитолу.
Английский я тогда знала не очень, но все поняла. Хотя и сделала вид, что восхитилась песней, мол, классно, только мне на работу надо. Обратно чуть ли не таким же галопом.
Заскочила в комнату. Только закрыла дверь на замок, как меня накрыло. Слезы катились просто градом. Да какое — я рыдала. И не знала, что делать…
Потом он приехал ко мне домой: «Нам такого края, как ты, в сборной не хватает. Ты так стремительно удрала, что даже не успел подарки передать. А они есть у меня». И начал выкладывать шоколад, какие-то фрукты…
А я вся замыленная, отдраиваю квартиру — очередную съемную. «Серега, ты мне не поможешь холодильник помыть?» — «Да не вопрос».
Потом убрались, сели на кухне чай пить, и он признался мне в любви: «Извини, Тань, но я не могу без тебя». Рассказал, что у него в семье, а там все было сложно, и что он не может жить без детей, но и без меня тоже.
Но я же советский человек и, конечно, твердо сказала «Нет». А когда он ушел, разрыдалась снова. Понимала уже, что люблю его.
Сережа же, когда уходил, обернулся на пороге и сказал: «Мы все равно будем вместе. Потому что это судьба и мы просто искали друг друга всю жизнь. Запомни мои слова».
Я и запомнила. Скрывалась от него неделю. А потом произошел один дикий случай.
Однажды вечером, придя домой, обнаружила на кухне хозяина моей съемной квартиры — в изрядном подпитии. Он сказал, что аннулирует наш договор и я должна немедленно выметаться.
Я позвонила своему другу, а потом, подумав, что его одного может не хватить, набрала и Сереже. Друг примчался первым, хозяин едва не пырнул его ножом.
Потом приехал Сережа — тоже очень оперативно. И когда он зашел в кухню, то хозяин просто обомлел: «Е#### — копать! Ты ж Серега Герасимец! Да я откуда знал, что ты ее знаешь! Да пусть живет, сколько хочет! Ни ### себе, что творится…»
Понятно, в тот же день я оттуда съехала. Но мне было приятно, я почувствовала себя за ним как за каменной стеной. И еще подумала: а про судьбу-то Сережа был прав.
И следующую квартиру мы сняли уже вместе.
— Минск — город маленький, и новость распространилась быстро.
— В наши отношения не верил никто. «Динамо» тогда тренировал Михаил Вергеенко, но он вел себя мудро — видел, что Сереже нелегко, и не читал никаких нотаций. И даже ничего не говорил, если тот опаздывал на тренировку — да, бывало и такое…
В том же 1993-м Сережа стал лучшим футболистом страны. Не знаю, как ему это удалось — при том психологическом прессинге. Но, как потом оказалось, главное испытание ждало нас впереди.
Сергей получил приглашение из израильской «Бней-Иегуды». Он оформляется, едет к семье в Киев, потом возвращается, собирает сумку и уже готовится к отъезду в аэропорт.
И я понимаю, что в Израиль он полетит с семьей. Здесь надо сделать сноску: я мало встречала в жизни таких отцов, как Сережа. Он невероятно любил как старших детей, так и наших младших.
Кстати, все четверо детей — наши двойняшки Таня с Сашей и Сережа с Машей от первого брака — очень близки между собой. И если собрать их вместе, то никогда не поймешь, кто от какого брака. Я отношусь к каждому как к родному. Все четверо пронесли в себе то, чему всегда их учил папа: семья — самое главное.
С детьми — Сергеем, Машей, Сашей и Таней
И тогда он мне тоже пытался это объяснить: «Пожалуйста, пойми, я это делаю для своих детей». Сейчас бы я, конечно, поняла, но тогда мне было 20+, и я обиделась смертельно. Как же так — он предал нашу любовь!
Сережа писал мне письма из Израиля — я не ответила ни на одно. Он звонил оттуда регулярно — я не снимала трубку. Потом ко мне домой приехал его агент — как он сам сказал, для того чтобы посмотреть, из-за кого Сережа сходит там с ума.
Я тоже сходила с ума. Заходила в кабинет к нашему футбольному обозревателю Сереге Гордиенко, когда он звонил в Израиль и брал актуальные интервью. А я прижималась к трубке и слушала Сережин голос…
А потом, через сколько-то месяцев, Сережу вызвали на сбор националки. Я подстраховалась — сменила квартиру и старалась меньше появляться на работе.
Мама моей подруги долго наблюдала за моими страданиями, она была в курсе всей этой истории. И однажды (мудрая женщина!) сказала мне: «Таня, а ты Чехова почитать не хочешь?»
Антон Палыч всегда был моим любимым писателем. Но тот рассказ, который порекомендовали, почему-то пропустила. Назывался он «О любви».
Когда его буквально проглотила, меня начал бить озноб. Это было про нас. И я уже не знала, что делать. Но мне очень не хотелось оказаться на месте героев, которые похоронили свое счастье совместными усилиями, испугавшись общественного мнения и предрассудков.
И тогда я обратилась к своему другу Новицкому. Тот словно ждал: «Таня, да что ж ты творишь… Сережа оборвал мне телефон, только о тебе и говорит, ищет везде!»
Я узнала у него, где остановилась сборная, и позвонила Сереже. А дальше, как у Высоцкого: «Ну здравствуй, это я…»
Он спросил, где я и тут же примчался. И с тех пор мы уже не расставались.
Я жила его жизнью, а он — моей. Мы даже фильм про Александра Прокопенко монтировали вместе. Помню изумленные Серегины глаза: «Слушай, это все круто придумано, автора вроде как и нет, только люди, которые его окружали. А все про его жизнь и судьбу понятно. И прям до слез…»
Помню, не выдержала: «Серега, уровень белорусской спортивной журналистики, к сожалению, гораздо выше уровня нашего футбола. Вы по-прежнему в большом долгу перед отечественным болельщиком…»
Ай, да мы травили друг друга всю нашу жизнь! 28 сентября 2021 года собирались отметить серебряную свадьбу.
— А двумя днями ранее Сереги не стало…
— Он тогда вывел свое «Ядро» во второй российский дивизион, где играли любительские футбольные клубы. Я не поехала на матч, чтобы не сглазить. Ему очень нужна была победа. Как он сказал, нужен подарок к нашей годовщине.
Я уже приготовила ужин, когда Сережа приехал — очень уставший и очень счастливый. Подошел ко мне сзади, обнял и повесил медаль на шею — главного тренера главного тренера, как он меня всегда называл.
У него всегда была такая игра с детьми: они нажимали на его нос, и муж превращался в робота. «Я робот, я готов выполнить любое желание…» Дети загадывали, и он выполнял. А когда уставал, говорил: «У меня заканчивается магний…» И замолкал, без сил падая на пол.
И вот он меня обнимает, а потом, чувствую, начинает терять равновесие. Я не поняла, обернулась: «Что, магний закончился?...»
Скорая приехала быстро, но врачи оказались бессильны. Меня оттаскивали, а я кричала: «Он жив, делайте же что-нибудь!» Сын Саша обнял меня: «Мама, папа уже не с нами…»
Да, не с нами — уже четыре года. Но только дети и я знаем, как нам всем его не хватает. Хотя, наверное, многие люди так могут сказать. Мне часто говорят и пишут, кем для них был Сережа и какой след оставил в их жизни.
А если о тебе так говорят после смерти — значит, человек жил не только для тебя. Жаль лишь, что очень мало, Сережа…
Фото: личный архив Татьяны Герасимец, ФК «Зенит».
Поделиться:
8
0
1
