Лучший тренер белорусского тенниса работает до сих пор, каждый день проводя на жарких нью-йоркских кортах до десяти часов.
Интересно, что подумал бы 21-летний Аркадий Эйдельман, начавший свою карьеру на единственном корте минского автозавода, что через без малого семь десятков лет будет делать то же самое в США?
Конечно, не поверил бы. А вернее всего, изумился — Аркадий был юношей правильным, как и оба его брата. Может, поэтому их семья была уникальной: старший Илья стал заслуженным артистом Белорусской ССР, средний Иосиф — заслуженным строителем, а младший Аркадий — заслуженным тренером. Причем добился этого почетного звания Аркадий Львович в возрасте 30 лет.
Наш герой был вундеркиндом тренерского цеха, остается им и сейчас. Помимо открытия большого количества талантов для советского и мирового тенниса (Наталья Бородина, Сергей Леонюк, Игорь Тихонко, Александр Демиденко, Сергей Тетерин, Максим Мирный, Владимир Волчков, Татьяна Игнатьева, Анна Смашнова, Татьяна Пучек и т.д.), он слывет еще и невероятно жизнелюбивым тренером, даже мимолетное общение с которым оставляет в душе светлый след.
Словно пообщался с героем старого советского фильма, который оказался в жизни именно таким, каким был и на экране. Ведущим за собой к вершинам… Нет, не коммунизма, а человеческого величия — его способности жить ради других.
Невероятный, удивительный тренер. Не знаю, делают ли таких сейчас.
— В интервью вашего старшего брата — знаменитого белорусского диктора Ильи Кургана — нашел упоминание о вас. Когда семья бежала из оккупированного Минска, то колонну беженцев расстреляли немецкие летчики и мама бросилась на младшего сына, чтобы закрыть того своим телом.
— Илье виднее, все-таки ему тогда было уже пятнадцать лет, а мне только исполнилось четыре. О Минске помню я немного — как мы выбежали из дома и в него практически сразу попал снаряд. Как я чуть не потерялся по дороге и очень из-за этого испугался. И мама с братьями тоже, потому что народ шел по Московскому шоссе одной сплошной колонной, и пропасть там было очень легко.
Потом мы добрались до Москвы и уехали в эвакуацию в Самарканд. Там было очень голодно, постоянно хотелось есть.
Илья меня как-то даже побил из-за того, что когда я пошел отоваривать хлебные карточки, то не выдержал и съел корочку. Этого нельзя было делать, хлеб был на всех, но когда ты маленький, то чувства голода очень легко побеждает голос разума.
Илья Курган
Кстати, все больше знают Илью (он взял потом девичью фамилию мамы), но я скажу, что и наш средний брат — Иосиф — был удивительным и уникальным человеком. Известный строитель, строил объекты и в республике, и далеко за ее пределами. А когда вышел на пенсию, то стройтрест продолжал платить ему зарплату в знак признательности заслуг.
— Откуда же такой талант у братьев?
— Просто мы жили трудно, и это заставляло нас стараться. Каждый из нас умел терпеть. Когда многого не хватает, то какой выход? Надо только сжать зубы, терпеть и надеяться на то, что твой труд не пройдет даром.
Все, за что мы брались, старались делать на 100%. Только так можно было выжить. Мы были обречены на тяжелые испытания, и я благодарен судьбе, что прошел через них.
— Оба ваших брата ушли в почтенном возрасте — в 93 года. Вам 88, и вы продолжаете работать на корте.
— Это непросто, скажу я вам, потому что сейчас в Нью-Йорке стоит дикая жара. Я только что вернулся из Риги и Юрмалы, очень хотелось заглянуть в Минск, но не получилось. Однако там, в вашей стороне, очень умеренный климат, а тут стабильно 30+.
Я очень скучаю по Минску. Именно там я стал тренером. И мое кредо состояло в том, чтобы сформировать у ученика базовые человеческие ценности — трудолюбие, терпение, уважение к людям, культуру и порядочность.
— Возможно, вы могли бы стать антитезой Анатолия Тарасова, потому как главным увлечением вашего детства был хоккей.
— Да, я обожал этот вид спорта, но судьба так повернулась… Вся моя детская команда хотела, чтобы я играл следующий матч, а тренер был против.
Но дело было в другом — видимо, я уже тогда примерял себя к тренерской работе. Мне не нравилась тактика игры нашей команды — всем мчаться в нападение.
Я считал, что первым делом надо выстроить хорошую оборону и играть от нее. А так как у сверстников я пользовался авторитетом, то ко мне они прислушивались не меньше, чем к тренеру. И кому такое понравится?
Но я давно уже заметил: меня постоянно кто-то ведет по жизни. И вот когда я, отчаявшись доказать свою правоту, пошел гулять, то ноги незаметно привели меня на корты стадиона «Динамо». И я увидел игру, в которой все зависит от тебя самого. И остался в ней навсегда. Я тренировался по 10-12 часов в день, но многого не добился, потому что слишком поздно начал — в 16 лет. Хотя ведущим игрокам от меня доставалось.
Но, знаете, с Анатолием Тарасовым судьба меня сводила не раз. Он был гениальным и очень сложным для окружающих человеком. И еще он нравился мне тем, что никогда не опускался на колени перед начальством — если это касалось его любимой игры.
Анатолий Тарасов
Это не значит, что он был каким-то буяном, вовсе нет. Он отстаивал право тренера на свое мнение. Ведь именно он и игроки, а не руководители, делали результат.
И если вы относитесь к тренерам с уважением, то они будут работать и без денег, они не будут спать ночами, они будут жить этим.
Государственные тренеры по теннису и хоккею в Спорткомитете СССР в Скатертном переулке сидели в одной комнате. И вот однажды я стал свидетелем, как тогдашний председатель спорткомитета СССР сделал замечание гостренеру по хоккею.
Там же присутствовал и Анатолий Тарасов. И он достаточно резко его прервал: «Запомните, вы хоккеем руководить не будете!» Повисла поистине мхатовская пауза, потому как объясняться подобным образом с министром спорта могли позволить себе очень немногие.
Глава ведомства и сам был шокирован такой смелостью, но не нашелся что сказать. Начал краснеть от негодования, потом обвел присутствующих долгим взглядом и, видимо, решил не устраивать перепалку с Тарасовым. И просто вышел из кабинета.
— Каким человеком был Тарасов?
— Он был великим тренером. Надо понимать, в каких условиях находился советский спорт в пятидесятые-шестидесятые годы. Нам не хватало всего — оборудования, снарядов, экипировки.
А надо было выигрывать у тех, у кого все это было. И та тарасовская строгость, на которую все ему пеняют, была ведь не только к людям, но и к себе.
Как-то мне удалось пригласить его на тренерскую конференцию, куда приехали теннисные специалисты из всех республик СССР. И они очень стеснялись задавать ему, знаменитому Тарасову, вопросы.
И меня эти паузы сильно смущали. Я не понимал, как не воспользоваться случаем, чтобы узнать то, что может быть интересно любому тренеру, независимо от его вида спорта.
И потому практически все вопросы Тарасову задавал я. И ему это нравилось. Он был из тех тренеров, которые с радостью делятся с коллегами своими знаниями.
Я тогда был молодой и искренний. Помню, как на одной из конференций для тренеров сборных выступил, сказав, что тренер не имеет права уходить в отпуск или брать выходные, потому что нельзя останавливать процесс. И немало удивился, услышав аплодисменты — мне хлопали не коллеги, а руководители:)
Хотя я уж точно не хотел кому-то понравиться, я всегда так и делал, в моей работе выходных не было. Даже на Новый год я собирал своих учеников в зале — мы тренировались, а потом играли спектакли и устраивали концерты. Я очень хотел, чтобы мои спортсмены росли разносторонними личностями.
— Тарасов спектаклей в сборной СССР точно не устраивал.
— Когда работаешь со сборной, от тебя всегда требуют результата. Но он сам любил брать для своего хоккея что-то из других видов, и его ребята занимались теннисом — во Дворце тенниса ЦСКА, чему я сам неоднократно был свидетелем. Собственно, а почему хоккеисты не могут бить по шайбе с лету, как по теннисному мячу? Когда играешь в теннис, то этот навык появляется уже автоматически, и нет разницы, что у тебя в руках — ракетка или клюшка.
И знаете, кто лучше всех играл в теннис? Харламов. Он был настолько одарен, что, уверен, мог проявить себя и во многих других видах спорта.
— Партийная номенклатура играла в теннис?
— Петр Миронович Машеров сделал самое главное дело для нашего тенниса, когда мы втроем — Геннадий Петров, Марат Зверев и я — пошли к нему и убедили в том, что городу нужен Дворец тенниса.
И потом он приходил на чемпионат СССР, который проходил в Минске, сидел в ложе и радовался тому, что наш теннис выходит на передовые рубежи в стране.
А еще через четверть века я был рядом с другим руководителем республики — на знаменитом матче Кубка Дэвиса в 2004 году, когда мы принимали сборную России. Это было особенно приятно, потому что команду, начиная с тренеров и до игроков, составляли мои ученики — Тетерин, Мирный и Волчков.
Я сидел прямо под Александром Лукашенко и слышал, как он переживал. И когда наши выиграли, он вскочил и побежал вниз, чтобы лично поздравить команду.
— Ваш ученик классически, по-белорусски обыграл опытных оппонентов, выдав Волчкова за сбитого летчика. Но тот оказался настоящим Маресьевым.
— Вот вы правильно говорите про Тетерина, это была его идея. Но в Москве почему-то предположили, что придумать такое мог только Эйдельман, и долго на меня обижались.
— Мы бы вас тоже заподозрили:) Репутация много значит. Победа Натальи Бородиной на чемпионате СССР 1977 года стала большой сенсацией, никто не ждал от спортсменки из провинциального Минска такой прыти.
— Еще бы, ведь тогда она даже не была членом сборной! Перед чемпионатом страны я рассказал ей, как себя вести с каждой из соперниц. А они были серьезными, особенно Ольга Морозова —безусловный лидер советского тенниса, да и одна из сильнейших игроков мирового.
В 1976-м она финалистка парного разряда US Open, а в 1974-м финалистка одиночки Уимблдона и Ролан Гаррос.
Я очень красочно рассказал Наташе, какое выражение лица будет у Морозовой во время матча с ней. И Наташа потом только улыбалась, когда мы обменивались с ней взглядами.
Бородина последовательно обыграла всю сборную СССР и стала чемпионкой. И потом, после финала, я пошел в раздевалку вместе с ней. У Наташи произошел нервный срыв, и она плакала у меня на плече, и я потом подкрашивал ей ресницы, чтобы она могла выйти к прессе.
Она много работала для той победы. Но и я не меньше. Я всегда хотел максимума от учеников, однако столько же требовал и от себя самого.
Представьте, я ездил на тренировки на автозавод на мотоцикле — зимой! Вспоминаю и не понимаю, как мог решиться… Самосвалы справа и слева. Очень скользко, но боженька меня хранил… Впрочем, спортсмены любят быструю езду.
— Валерий Брумель так свою толчковую ногу и потерял. Вы с ним, случайно, не были знакомы?
— Нет, но я очень переживал, когда разбился Харламов. Для меня талантливые люди — самые несчастные в мире. В Америке был случай, когда Серена Уильямс влезла в конфликт c судьей на линии.
Потом русское телевидение начало брать интервью у людей, которые ее осудили. И те, начиная с Виктора Шендеровича, делали это не без удовольствия. Я оказался в подавляющем меньшинстве.
Жизнь большого спортсмена наполнена страданиями и неспособностью заснуть в нужный момент. Нельзя же только снаружи судить о поступках. Да, и это Серена собирала стадионы, а не та судья.
— В похожей ситуации часто оказывается Арина Соболенко. Только она срывается на своих тренерах.
— В прошлом году на US Open целый час разговаривал на эту тему с Антоном Дубровым. Я тренировал его дедушку, который работал со сборной во времена ее наиболее громких успехов.
Знаете, тут есть два варианта. Первый — зажать и потерять талантливого игрока. И второй — потерпеть индивидуальность. И дать ей раскрыться.
Надо понимать, что сейчас международная федерация распространила для всех судей перевод матерных слов на русском и других языках.
И теперь за любое ругательство будет штраф — довольно приличный. На самом деле спортсмены все понимают, но когда борешься на пределе сил, а соперник не хочет тебе ничего отдавать, то чисто по-человечески — а мы не самые идеальные существа в природе — сорваться можно. И это нормальная реакция психики.
Слушайте, наша Арина — первая в мире. Ну когда еще такое было?
— Разве что с Викторией Азаренко. Мы уже начали привыкать.
— Нельзя привыкать, надо открывать людям всех наших чемпионов. Вот в чем задача журналистов. Кажется, у вас есть внутреннее понимание, и вы сможете почувствовать то, что на самом деле испытывает спортсмен. Ведь абсолютное большинство видят только картинку.
— Давайте сначала обратимся к вам. Насколько реализовалась в спорте главная сенсация сезона-1977 и будущая чемпионка Европы-1982 Наталья Бородина?
— Молодые спортсмены очень часто не имеют тормозов внутри в силу возраста и потому сами себя срывают. А ведь подготовка всегда идет тяжелая.
Бородина раскрылась максимум на 60%. Это была моя боль. Открылась заграница, Наташа поехала в Америку, и все шло хорошо. Надо было просто… Как бы лучше объяснить… Я очень деликатный человек и никогда не задавлю другого человека.
Анатолий Тарасов — мой кумир, но его методы лучше всего работают с военнообязанными спортсменами. Я не умею оскорблять или кричать, я слишком уважаю людей.
А Наташа решила, что теперь можно работать меньше. И мне, увы, не удалось ее убедить в том, что надо не снижать рабочий объем, а только его увеличивать.
Потому что конкуренция в сборной Союзе была огромной.
— Одна Наталья Чмырева — лучшая молодая теннисистка мира середины семидесятых — чего стоила.
— На Универсиаде-79 Наташа отказалась нести флаг СССР. По весьма банальной причине — на следующий день у нее был матч. Тут же были предложены меры воздействия — исключение из сборной и заодно из комсомола.
И я был тем человеком, который ее защищал. Она приехала играть, а не мериться уровнем патриотизма.
Наталья Чмырева
Юля Сальникова — еще один вундеркинд советского спорта — проиграла на турнире в Монте-Карло двухметровой чешке. На нее наорали все наши начальники, и она плакала потом на моем плече.
Есть те, кто абсолютно безразличен ко всем, кроме себя. Я такое не приемлю. Люди должны оставаться людьми. Несмотря на то, что сейчас происходит в мире.
— Мальчики ваши полностью реализовались?
— Ну, конечно, мог бы Демиденко больше сделать, да и Тихонко тоже. Мы как-то поехали в Бирму — белорусской командой. Они там хотели отказаться от построения социализма, и надо было показать преимущества нашей системы — в том числе и на корте.
Так случилось, что я в то время прятал Сережу Леонюка от службы в армии. Он, надо заметить, довольно талантливо делал вид, что ходит на занятия в институт народного хозяйства. На самом же деле появлялся там очень редко, и его оттуда отчислили. А я этого не знал.
Дело закончилось тем, что за ним домой стал приходить военный патруль. И в 7 утра, и ночью — чтобы забрать в ЦСКА. Я спрятал Сережу на кортах и пошел к заместителю прокурора республики. Тот сказал: «Быстро зачисли его в институт физкультуры».
Я сделал это в течение дня. И тут же меня вызвал военком: «Отдай Леонюка, знаю, ты его прячешь». Я ему отвечаю: «Если надо будет защищать Родину — я сам пойду на любой танк. Но в Москву я вам его не отдам — как игрок он там погибнет». — «Да я тебя самого на Сахалин сошлю! Знаю, вы летите в Бирму через Москву, так вот, Леонюка там снимет военный патруль».
В Шереметьево я послал Тихонко вперед, и он, как заправский разведчик, информировал меня о всех патрулях, так что Леонюк с нами все-таки улетел. И впоследствии своими успехами он доказал преданность белорусскому теннису.
С Сергеем Тетериным, Сергеем Леонюком и Игорем Тихонко
Но вернемся к Бирме. Я взял Игоря с собой вместо более старшего игрока — Вовы Драгуна, который был сильнее.
Я думал о будущем. Поставил его на игру, а руководителем делегации был представитель спорткомитета БССР. И он сказал: «Зачем вы заявили Тихонко? Он слишком молодой, а нам нельзя проигрывать».
Но ему требовался сиюминутный результат, а мне нужны были перспектива и международный опыт, который молодой игрок в то время мог получить только во время очень редких выездов за рубеж.
И получается, что Игорь свой матч проигрывал по всем статьям. Наш руководитель и работники посольства демонстративно отошли от меня, показывая, что это исключительно вина тренера.
И в этот момент, как уже бывало не раз, кто-то сверху мне что-то подсказал, и я дал Игорю новую идею. Он проигрывал сет 2:5. И после этого начал возвращаться. 3:5, 4:5, 5:5, 6:5… И так же быстро вернулся руководитель, который теперь признал мои действия единственно верными.
Тихонко в итоге выиграл матч, в команде мы тоже победили, а счастливый советский посол попросил, чтобы мы остались еще на две недели.
Но Игорь, к сожалению, в отличного игрока так и не вырос, увлекся коммерцией и другими, свойственными молодому человеку в этом возрасте, делами.
— Сергей Леонюк — самая яркая звезда того поколения белорусских игроков, неоднократный чемпион страны и Европы, в том числе в парном и смешанном разрядах…
— Старший тренер сборной СССР Шамиль Тарпищев — кстати, очень талантливый игрок и организатор — всегда к нему хорошо относился, потому что Сережа почти всегда выигрывал пару на Кубке Дэвиса. Он тащил партнера на себе и полностью отдавался игре.
Леонюк был стержнем той сборной. Обладая прекрасными человеческими качествами, Сережа цементировал коллектив, состоявший из людей с самыми разными темпераментом и менталитетом.
Сергей Леонюк
Вот еще случай. Юниорская сборная СССР до 21 года играла командный чемпионат Европы — с французами на их кортах. Леонюк выиграл, Тихонко тоже, а Саша Зверев все время твердил, что он устал. И потому у него все валилось из рук.
Я подошел и негромко сказал: «Вот сейчас возьму ракетку и как дам тебе по голове, чтобы понимал, за какую страну ты играешь!» И это подействовало — он испугался. И стал работать уже всерьез.
Я был патриотом. Я верил, нас так воспитывали.
Тот матч, кстати, мы выиграли. Но когда приехали в Москву, то Зверев первым делом побежал жаловаться. Меня вызвал зам руководителя международного отдела спорткомитета и спросил: «Вы выиграли у французов?» — «Да». — «Ну тогда ты все правильно сделал».
— Как складывались у вас отношения с белорусским Зверевым — Маратом Николаевичем? Он зажег самую яркую звезду белорусского тенниса советских времен — Наташу Звереву, свою дочь.
— Она была еще и возмутительницей спокойствия — Наташа стала первой советской спортсменкой, которая отказалась отдавать призовые в Госкомспорт, опередив даже Каспарова. По тем временам это был невероятно смелый поступок.
Тогда государство забирало практически все деньги, которые выигрывали наши спортсмены, и теннисисты оказались в самом ущербном положении — с их-то гонорарами. А Наташа уже была финалисткой чемпионата Франции.
Марат Зверев был очень хорошим тренером, но очень жестким. Может, только так и надо было — на каких-то ранних стадиях работы с Наташей.
У нас с Маратом всегда были хорошие отношения, но, когда Наташа уже повзрослела, увидела другой мир, изменилась и работу с ней надо было строить иначе, он пришел ко мне и попросил, чтобы я продолжил ее тренировать.
Наташа Зверева
Я начал, но через два месяца на горизонте нарисовались американцы. Они уже наблюдали за мной — во время турниров в Штатах, куда мы с Анатолием Лепешиным возили юниорскую сборную страны: Женю Кафельникова, Андрея Медведева, Таню Игнатьеву и других.
Таня — финалистка Открытого чемпионата Франции по юниоркам — им очень понравилась, и они пригласили ее тренироваться в Америке — по контракту. И заодно я попросил взять с собой юного Макса Мирного, подававшего очень большие надежды.
Таня должна была стать одной из лучших в мировом теннисе. Если она и уступала в таланте Зверевой, то немного.
— Но почему она ей не стала?
— Сразу же после приезда — серьезный турнир во Флориде, и она, 16-летняя, устраивает сумасшедший матч со Штеффи Граф, которая тогда была доминантом мирового тенниса — 5:7, 6:7. Пригласившие нас американцы были в восторге!
Мы и в Минске, и в Европе все время играли на земляных кортах. А в Штатах покрытие было бетонное, и от этого у Тани начали появляться проблемы с нижней частью спины.
У Игнатьевой была профессиональная страховка, и ее возили в Манхеттен к какому-то светиле, но ситуация не улучшалась, и я потом поехал к этому врачу. Он работал с ее плечами, а не с нижней частью спины. Когда я задал ему вопрос и посмотрел в глаза, то он отвел взгляд.
А все потому, что там большинство врачей превратили медицину в бизнес, и им плевать на здоровье людей. Я стал метаться от одного доктора к другому, и это при моем не выдающемся английском.
А переводчик — это вообще отдельная история. Его жена потом пришла ко мне и сказала: «Мой муж все время врет, когда переводит вам». Он ненавидел СССР и все, что было с ним связано, как затем выяснилось.
И все это надо было выдерживать… А так как Таня из-за боли не могла играть, то постепенно с нее сняли зарплату, и я, чтобы содержать ее и Максима, пошел на корты и целыми днями работал там, искал учеников и давал уроки.
Таня так и не восстановилась, увы…
У меня с Максимом потрясающие отношения. Он месяц назад приезжал в Нью-Йорк, поиграл с моими маленькими учениками.
Запомните, кстати, фамилию. Аврора Тарасова — возможно, из этой девочки вырастет очень классная теннисистка.
У Максима отличная семья, прекрасная супруга Ксения, четверо детей. Старшая дочь Мелания — очень популярная модель в Милане, и ее очень любит Армани. Золотая девочка!
Америка дает много возможностей, но и жить в ней непросто. Мне удалось подготовить 22 человека, которые попали в колледж на бесплатное обучение. А оно там стоит по 60-70 тысяч в год.
— Разбогатели?
— Я не бизнесмен, увы. Это и трагедия, и мое спасение. Я боюсь стать бизнесменом. Потому что мозги тогда перестанут работать. Мне надо чувствовать человека изнутри. Тогда могу что-то убрать и что-то поместить на это место.
Когда еще в Союзе проводил сборы в Лужниках, то работал вместе с командой Петра Антоновича Рудика — самого известного советского ученого в области психологии спорта.
Так вот, через месяц Рудик мне сказал: «Аркадий, вы отлично чувствуете своих игроков, и мы вам не нужны…» Такое признание от профессионала дорогого стоит.
На самом деле когда вы любите людей, то можете многое.
— Самая талантливая ученица — это Анна Смашнова? Она стала затем пятнадцатой в мировом рейтинге — правда, после того, как уехала из Минска в Израиль.
— Аня — действительно очень талантливая девочка. Начиная с 10 лет, она была первым номером по своему возрасту в СССР и одной из лучших в мире. Ее родители, с которыми у меня были очень хорошие отношения, решили переехать в Израиль — в 1990 году, и тамошняя федерация прислала мне приглашение, с которым я пошел в Госкомспорт.
Анна Смашнова, Ольга Морозова и Татьяна Игнатьева
В то время у СССР не было дипломатических отношений с Израилем, и мне сказали: «Поймите правильно, мы не хотим, чтобы наши секреты доставались противникам». Ну а что я? Я солдат…
Как-то мне передали, что, выступая на какой-то конференции, Аня долго говорила обо мне хорошие слова. Это приятно, но тогда я не мог найти себе места, ведь все только начиналось…
У Ани был маленький рост — 155 см, и, чтобы это компенсировать, надо было найти для нее совершенно другой игровой стиль. И мы его нашли. Она была очень трудолюбива.
Знаете, а ведь Мирный тоже о себе говорил: «Я не был слишком талантливым, я был очень трудолюбивым». Максу повезло — у него были спортивные родители. Мама пловчиха, а папа волейболист, и они всегда мотивировали сына.
Володя Волчков же вырос в рабочей семье, и подниматься ему было сложнее, но перед ним был пример Максима. Начинал он у Валерия Жура, а когда пришел ко мне, то я подключил его к тренировкам с Мирным и другими ведущими игроками. Он начал ездить на турниры и стал быстро прогрессировать.
Вова был очень правильным парнем, и с ним не было никаких проблем. Он качественно тренировался, и его не надо было уговаривать, заставлять и просить — как это бывало с другими. И я рад, что он стал успешным тренером и плодотворно работает в Китае.
Надо понимать, что Игнатьева, Смашнова, Мирный и Волчков росли на поколении Леонюка, Бородиной, Тетерина, Тихонко и Демиденко.
Но можно представить, как тяжело было Леонюку и К°, ведь раньше у них не было вообще никаких условий. Ребята сами красили линии, а зимой очищали корт от снега. Расскажи кому-нибудь сейчас, что мы зимой играли на корте — не в Майами, а в солнечном морозном Минске, где температура в это время года всегда значительно ниже нуля, то современник нас не поймет.
Открытый корт — это единственное, что у нас было. Все остальное — мячи, струны и ракетки, причем самые простые и примитивные — надо было еще где-то доставать. Я с первенств СССР собирал использованные мячи и вез их в Минск.
И надо понимать: это же были дети рабочих минского автозавода. Их родители тяжело работали, а некоторые еще и крепко выпивали. И мне надо было создать для их детей особенный мир. Мир, который до этого они никогда не видели.
Когда я пришел, был один корт, а уехал, оставив одиннадцать.
Как-то меня пригласили в Минск, чтобы передать опыт белорусским тренерам. И знаете, что я не мог понять? Все мои коллеги пришли с очень грустными лицами. Я спросил: «Ребята, как вы живете? Расскажите мне, что вас беспокоит. Может, вы голодаете?» Вот тогда они начали улыбаться.
Ребята, вы не плохо живете, вы не знаете, что такое плохо. Неудачи и скверное настроение бывают у каждого человека. Надо просто отряхнуться и пойти дальше.
Меня часто зовут куда-то поработать или на мастер-класс, но когда ты уже с учениками, то надолго отрываться нельзя. Не так давно в Юрмале я работал с детьми из разных стран и даже с одним нашим 91-летним московским журналистом, чью фамилию называть не буду, ее и так все знают.
Вот кем надо гордиться — в таком возрасте человек играет в теннис каждый день, и довольно прилично! При том что он перенес две онкологии.
Владимир Познер
— Кстати, как ваше здоровье?
— Я понятия не имею, что такое таблетки. Но тут ничего нового нет — ты не болеешь, если имеешь серьезные планы и находишься в постоянном движении. Поэтому наши разведчики жили до 90 лет и после. Ведь каждый день им могли положить руку на плечо и сказать: «Пройдемте…»
Смотрите, в субботу ночью вышел из самолета. Говорят о какой-то акклиматизации, но я не знаю, что это такое. Я сразу пошел на корты и под жарой 30 градусов отработал 10 часов — причем старательно и честно.
— И что, так каждый день?
— Нет, хотя хотел бы каждый. Но тут сумасшедшая конкуренция. Тяжело бороться с молодыми, кому по 25-40 лет. А родители стоят и смотрят: кто лучше? И спросите меня: как же я это выдерживаю?
— Человек, выживший в СССР, уже ничего не боится.
— Это правда. И у него еще много идей в голове. Я делюсь ими с теми же родителями и понимаю, что у моих молодых конкурентов таких идей не хватает. Там многое упирается только в извлечение долларов из карманов.
Но я умею отдавать. Это моя линия жизни. Я не зарабатываю много денег на маленьких детях, но я знаю, что я им нужен.
— Вы красавчик.
— Я живу жизнью своих учеников и, если необходимо, вникаю в их частную жизнь. Я уже уберег от развода шесть семей! Люди недавно родили ребенка, а раньше об этом и слышать не хотели. Терпение нужно. К сожалению, теперь во всем мире у многих людей — сверху и донизу — очень плохо с этим качеством.
Во время празднования 80-летнего юбилея в Минске
— У всех, но не у белорусов.
— Вот это верно! Страну постоянно проходили вперед и назад. Я здесь читаю стихи на белорусском. Как-то вел репортаж Беларусь — Финляндия на БТ и делал это на белорусском языке.
Если дома я произносил что-то с неправильным ударением, то мой брат Илья говорил: «Как ты мог??? Какой позор для нашей семьи!» Понятно, что я был неидеален, на студии меня похвалили, но от брата, конечно, получил по первое число.
Илья был феноменальным человеком, к нему часто приходили наши белорусские пiсьменнiкi, и он им рассказывал, как правильно говорить по-белорусски. Они не обладали таким сонмом знаний, как он. Дома у Ильи все стены были заставлены книжными шкафами — он жил, как в библиотеке.
Илья был профессором сценической речи в театральном институте — и все молодые актрисы бегали за ним, высоким и красивым. С Виктором Тарасовым из Купаловского театра они были неразлучны, не разлей вода.
— Виктор Палыч, прекрасный актер, к сожалению, спортивного режима не придерживался.
— Это свойство всех творческих людей, не будем к ним слишком придирчивы. Илюша тоже не был идеален, и я следил, чтобы он не слишком увлекался этим делом. А Иосифу надо было постоянно напоминать о том, чтобы он меньше работал и больше двигался.
Мне очень не хватает братьев. До сих пор снятся. Очень культурные люди, я от них ни одного матерного слова не слышал. До сих пор трясет, когда при мне матерятся. Сразу возникает ощущение, что меня хотят окунуть в мусорный бачок.
— Сами не ругались?
— Да вы что, я не имею права. Я же педагог, какой тогда дам пример?
— Считается, нашего человека только так и можно подбодрить.
— Ни-ког-да! Я своих детей уговаривал и заставлял играть спектакли. Да так, что родители удивлялись. Уже в Нью-Йорке поставил «Ромео и Джульетту» с двенадцатилетними детьми. Все было красиво — костюмы, камеры, освещение.
И, когда спектакль закончился, родители полчаса были в шоке, они не могли поверить, что их дети такое могут. Мальчик — исполнитель главной роли — теннисистом не стал, но зато нашел работу в Голливуде.
С учениками после спектакля
Школьная самодеятельность меня не устраивает, а театр очень близок к спорту. Это та же способность выйти из себя и сделать что-то экстраординарное.
Был такой знаменитый актер Здислав Стомма и работал он в Купаловском театре. Его жена умерла утром, а вечером был комедийный спектакль. И он пошел в театр и отыграл так, что ни один человек не догадался.
И точно так же в жизни, никто не должен догадываться, что у тебя на душе. В мире так много плохого и грустного, что не стоит множить количество печальных людей. Будь счастливым хотя бы для того, чтобы окружающие не теряли веры в наступающий день.
Я устраивал вечера в громадном Доме культуры автозавода, и все были у меня в гостях — и знаменитые белорусские артисты, и представители разных видов спорта.
Однажды я с микрофоном подошел к Саше Прокопенко: «Как вы умудряетесь делать такие точные передачи партнерам?» И знаете, что он ответил?
— Не знаю.
— Именно так он и ответил! И меня этот ответ потряс. Вот в этом и есть гениальность игрока. Для него это нормально, а для нас гениально.
Об Александре Прокопенко снимут фильм. Вот подробности от режиссера
Помню, как-то спустился с кортов к футболистам-динамовцам на тренировку. Они головой мяч набивали, и я тоже попросил. Откуда ребятам было знать, что это мое коронное упражнение?
И я набил побольше, чем многие из того чемпионского состава. И Малофеев схватился за голову: «Вот, пожалуйста, теннисист набивает 50 раз. А вы? Эх, куда же мы катимся…»
«Железный литовец». Людас Румбутис: с Киевом играть было легче, чем со «Спартаком»
Сергей Боровский: Прокопенко звал с собой в «Спартак»
Чтобы помнили. Георгий Кондратьев: бразильцы, «убийцы» и последний звонок Пудика
Виктор Шишкин: спартаковцы любили нас больше, чем киевлян
— Смешной случай.
— Вот еще один. Впервые еду на Уимблдон — в 1969 году. Везу туда по юниорам Витю Казакевича. Если кто-то и был у меня ненормально талантлив, так это он.
Прихожу в райком партии — за характеристикой для выездного дела, а я, надо отметить, никогда коммунистом не был. А там перед входной дверью сидят люди и плачут — суровые старые большевики, которые заседали тогда в выездных комиссиях, не дали им характеристику для поездки в социалистическую Польшу по семейным обстоятельствам!
— Плохой знак.
— Еще бы! Хотя политику я любил и подготовился прилично. Ветераны засыпали меня вопросами. Им не нравились два факта. То, что я, сам еще молодой парень, собрался не куда-нибудь, а прямо в Лондон, со всеми его загнивающими пороками… А угадаете факт второй?
— Фамилия у вас не очень правильная.
— Именно! И потому шансов пройти эту мясорубку изначально было немного, но моя хорошая готовность позволяла играть этот матч вполне прилично.
Но все равно потом завалили какими-то дополнительными вопросами, которые, поверьте, ни один англичанин мне бы не задал.
— Верю.
— «Вы идите, подучите, а через две недели снова приходите». — «Да мне через три дня эту характеристику отдать! И, кроме того, я же не один еду, а в составе делегации, и там с нами будут специальные люди!» — «Ты нам не рассказывай здесь — через две недели!»
Не могу передать, что я чувствовал внутри. Я же не на экскурсию собирался, а теннис посмотреть. Интернета ведь не было.
И вот 9 вечера, ноги сами приводят меня к этому райкому партии. Я говорил вам уже, как что-то ведет меня по жизни. Люди на втором этаже продолжают плакать. Поднимаюсь на третий. Вижу кабинет первого секретаря.
Секретарша по идее не должна меня пускать — кто такой, откуда взялся? Но она пропускает. Захожу — в глубине большого кабинета, за столом сидит человек. Как Ленин.
Рассказываю ему свой вопрос. Он спрашивает: «Фамилия?» А про меня тогда много писали, меня знала масса людей. «О, товарищ Эйдельман, я о вас много читал и слышал. Где ваша характеристика?» Подписал и пожелал успехов во славу советского спорта.
Секретарша ставит печать, я спускаюсь этажом ниже, и меня обуревает невероятное желание ворваться сейчас в кабинет к этим закаленным, как сталь, большевикам и показать им бумагу, которую мне надо успеть отправить в Москву.
С Маратом Сафиным и Максимом Мирным
— И…
— Я поборол это желание. Я сделал бы только хуже — и себе, и моему ученику.
Витя в Лондоне выиграл три матча, дошел до четвертьфинала юниорского турнира. И, вместо того чтобы дать нам нормально подготовиться, старший тренер и другие товарищи из специального ведомства начали проводить с ним мотивирующие беседы насчет того, что теперь надо обязательно выиграть и т.д. И мальчишка перегорел.
Вышел на корт, а руки и ноги трясутся. Вот здесь хотелось матом ругнуться. Но всем же хотелось показать, что они не зря сюда приехали.
Польза от них всегда небольшая. И лучшее, что они могут сделать, —это вообще никуда не лезть и никому не мешать.
А Витя был очень классным игроком — он не боялся бежать к сетке. Я люблю такой стиль, когда надо быстро двигаться и прогнозировать, как сыграет соперник. И Витя это умел.
Он мог стать выдающимся мастером, но не стал только потому, что в Минске не было для этого условий. Москвичи вообще удивлялись, как в нашем городе можно растить хороших игроков.
А у меня тогда уже люди работали с малыми весами в зале штанги, играли в футбол, в хоккей и т.д. Как-то Леонюк обиделся, что я обвел несколько человек. Разогнался — здоровый кабан — и решил меня впечатать в борт.
Но я отскочил, и он врезался сам. Сидит на льду и рассуждает: «И как же вы, Аркадий Львович, в своем возрасте умудряетесь так играть?» Но я ведь тренер, и сколько бы мне ни было лет, всегда должен уметь и знать что-то такое, чего мои ученики пока не понимают. Быть впереди.
— На лихом коне, как Чапаев.
— Вы бы вписались в нашу команду:) У меня с Сережей колоссальные отношения. Три года тому назад я приезжал к Мирному домой тренировать его детей, а потом переехал к Леонюку тренировать уже его детей. Что непросто, когда за твоей работой наблюдают профессионалы такого уровня. Но я дал энергию и веру их детям. Да и Ксюша Мирная у меня заиграла.
Ксения Мирная
Я не хвастаюсь, но искренне не понимаю, почему другие молодые так не могут.
— Старая школа.
— Я старую школу отвергал, чтоб вы знали. Мне старший тренер сборной говорил: это не советская школа. Но я к тому времени уже побывал на Уимблдоне и во многом разобрался. Да, не советская, но так же лучше!
Если мы хотим выигрывать, то нам надо брать все передовое. Это сегодня ясно как день, но раньше это надо было пробивать. Ведь старые большевики не только в выездных комиссиях сидели.
— Анатолий Тарасов, знаю, очень хотел стать генералом.
— О, это моя история. Тренируемся мы со сборной в ЦСКА, куда на тренировку приехал министр обороны маршал Гречко — в теннис поиграть. Всех, понятно, попросили уйти с кортов до приезда, остались только сборники.
И вот, когда он уже все закончил, спустился и садился в машину, выяснилось, что внизу его ждет Тарасов. Я тоже выходил и случайно стал свидетелем их разговора.
«Товарищ маршал, разрешите обратиться!» — «Слушаю!» — «Я не могу пережить то, что армейский футбол не наверху. А я могу его туда поднять!»
На что заинтересованный Гречко задает вопрос: «Что вам для этого надо?» И получает предельно короткий ответ: «Звание генерала, товарищ маршал!» — «Что??? У меня в футболе генералов не будет!» Хлопнул дверью, и его машина сорвалась с места.
Тарасов же, довольный, сказал мне: «Ничего, пусть привыкает…»
— Кто знает, может, Аврора Тарасова станет генералом мирового тенниса.
— (Улыбается). Я был бы не против, но это очень, очень сложно…
Теннис вообще сложная штука, слишком много людей играют в него в мире. И, оглядываясь, я вспомню слова Сережи Леонюка: «Повторить такое уже невозможно».
И, знаете, я с ним соглашусь…
Воспитанники Аркадия Эйдельмана
Три заслуженных мастера спорта — Сергей Леонюк, Максим Мирный, Владимир Волчков.
Мастера спорта международного класса — Наталья Бородина, Татьяна Пучек.
Игроки, возглавлявшие рейтинг лучших юниоров мира, — Татьяна Игнатьева, Анна Смашнова, Татьяна Пучек, Максим Мирный, Владимир Волчков.
Игроки первой двадцатки мирового тенниса — Анна Смашнова (15), Максим Мирный (18).
Победитель турниров «Большого шлема» в парных разрядах —Максим Мирный.
Победитель Олимпийских игр в миксте — Максим Мирный.
Полуфиналисты Кубка Дэвиса 2004 года — Максим Мирный, Владимир Волчков и Сергей Тетерин (тренер).
Подготовлено 30 мастеров спорта СССР.
Фото: личный архив Аркадия Эйдельмана, Александр Шичко, БТФ, Сергей Метелица / ТАСС, The National, РИА Новости, ФК «Динамо» Минск, страница Максима Мирного в Instagram.
Поделиться:
4
0
0
