Запускаем еще одну интересную рубрику на Bet News — «Old School». В ее рамках будут выходить интервью в формате «по душам». «Old School» — это не только про наших героев, большинство из которых персоны, умудренные опытом, но и про старую школу журналистики, где качество важнее количества кликов.
Завидуем молча: 75-й день рождения Анатолий ГАНТВАРГ встречает на прекрасном острове Кюрасао, что на юге Карибского моря. Впрочем, это дело случая — наш герой отнюдь не любитель креативного проведения годовщин и юбилеев. Просто именно на эти сроки пришелся турнир, в котором он, по-прежнему один из сильнейших шашистов планеты, играет ведущую роль.
Я мешаю ему сосредоточиться на игре, но четырехкратный чемпион мира по международным шашкам терпеливо сносит мои уточнения, и наше интервью разрастается с каждым новым звонком из Минска. И грозит ввергнуть в нешуточную депрессию молодых читателей, не привыкших к большим текстам, да и, собственно, не знающих, кто это вообще — человек с такой основательно-монолитной фамилией Гантварг.
Лучше всего на этот вопрос однажды ответил замминистра спорта СССР Вячеслав Гаврилин, представляя Анатолия Абрамовича шефу ассоциации спортивной прессы Италии. Чиновник был знаком с языками: «Анатоль — кампеоно дель мондо ди дама» (в переводе — «чемпион мира по шашкам»).
Итальянец потрясенно замер, стал оглядывать советского гроссмейстера с ног до головы, обошел вокруг и печально произнес: «Я тоже люблю женщин, но никогда не слышал, что есть такой спорт и в нем есть чемпион мира!»
Следует пояснить, что во многих странах шашки называются «дамами», а Гаврилин владел иностранным языком отнюдь не идеально.
Впрочем, в его переводе была и своя правда — в 80-е практически все сменявшие друг друга чемпионки мира имели минскую прописку. А тренировал их всех близкий друг Гантварга — Михаил Кац. Да и наш герой, надо полагать, приложил руку к их успехам в качестве мощного спарринг-партнера.
Вот только ни одна из четырех чемпионок уже не живет в Беларуси. Как, собственно, и наш герой…
— Анатолий Абрамович, стоят ли шашки того, чтобы посвящать им жизнь?
— Определенно. Это ведь спорт и все, что с ним связано, и достигнутые успехи позволяют общаться с интеллектуальной элитой. С кумирами детства…
Одним из них для меня, всегда увлекавшегося футболом, был Игорь Нетто. И вот однажды, когда я уже владел титулом чемпиона мира, Гарри Каспаров позвал меня, единственного из шашистов, в Москву — на матч сборной шахматистов против сборной журналистов. Мы готовились к игре целую неделю, и все это время нашим тренером был Игорь Нетто.
— По прозвищу Гусь… В молодости он весь матч шипел на тех партнеров, которые не могли его послать.
— В то время он был уже очень спокойным. И довольным, потому что популярность Каспарова тогда превосходила все допустимые размеры.
— Как сыграли?
— Выиграли 2:1. Правда, где-то на 15-й минуте я получил травму — дернул заднюю поверхность бедра, до сих пор обидно. Из белорусов, кстати, был еще наш лучший шахматист Витя Купрейчик. Он прилично играл. Во всяком случае, у него имелась школа, чего не чувствовалось у того же Каспарова.
За журналистов бегали два хоккеиста Евгения — Майоров и Зимин, бывший торпедовец Александр Тукманов плюс Владимир Маслаченко. Они и тащили вперед пишущую братию. У нас таких мастеров не было, но в общей массе мы играли лучше. Поэтому и победили.
Еще я участвовал в матче претендентов в 1989 году. А у Каспарова был турнир в Тилбурге. Он пообещал посетить церемонию закрытия нашего матча. Потом перезвонил и сказал, что не сможет. Но попросил приехать Ботвинника. Первый советский шахматный чемпион тоже был кумиром моего детства.
И вот мы с ним просидели шесть часов! Михаил Моисеевич был железобетонным коммунистом, и мы по-разному смотрели на многое, но говорили-то не о политике. Он — живая история шахмат. Меня интересовали те люди, с которыми он соприкасался во время карьеры. Кстати, он ее сделал не только в шахматах — стал еще и доктором технических наук. В то время, в середине века, это еще можно было совмещать — эра сосредоточенных исключительно на игре профессионалов еще не пришла.
Михаил Ботвинник
А Макс Эйве, победивший в 1935 году в матче за звание чемпиона мира Александра Алехина и ставший затем президентом международной федерации шахмат? Было очень лестно, когда во время одного из турниров в Голландии Эйве подошел ко мне, 21-летнему парню, и сказал, что болеет за меня. Думаю, он не кривил душой — шашки в этой стране действительно очень популярны.
— Однако с Каспаровым, похоже, вы общались куда ближе. Он действительно гений?
— Знаете, сейчас это немного заезженное понятие, но однозначно у него высокоразвитый интеллект, который из него просто прет.
— Интересно, за кого вы болели в великом противостоянии двух К — Каспарова и Карпова…
— А как вы думаете, если однажды, когда я уже был чемпионом мира, Каспаров позвонил мне и сказал, что хочет встретиться? Мы сделали это в Москве. Обсудили нашего общего знакомого, возглавлявшего тогда управление шахмат и шашек (Николая Крогиуса. — прим. Bet News), и обнаружили, что относимся к нему и его деятельности одинаково неодобрительно.
Попутно выяснилось, что у нас во многом совпадают взгляды на жизнь. Понятно, что после этого завязались очень хорошие отношения. Конечно, я всю жизнь болел за него.
А еще я был очень хорошо знаком с Виктором Корчным.
— Главным советским шахматным злодеем по прозвищу Претендент.
— Когда мы познакомились, его так еще не называли — бегство из Союза и первый матч за звание чемпиона мира с Карповым были впереди.
Шашки с шахматами варились не в одном котле, но рядом, и все мы довольно много знали друг о друге.
В начале 1976 года я должен был играть дополнительный матч за звание чемпиона СССР. Для меня организовали сбор в «Стайках». Когда приехал и зашел в столовую, увидел Корчного. Это был огромный сюрприз, потому что от него все шарахались.
После своего проигранного претендентского матча с Карповым в декабре 1974 года Корчной дал какое-то интервью, в котором нелицеприятно выразился о сопернике. Он вообще был человеком довольно неудобным и непредсказуемым для шахматной номенклатуры. Его с одинаковой силой любили шахматные болельщики и ненавидели не только функционеры, но и, чего греха таить, многие коллеги. Последние, кстати, еще и написали коллективное письмо с осуждением гроссмейстера — не уверен, правда, что по своей инициативе.
Понятно, что вокруг Корчного сразу же образовался вакуум, никто не хотел иметь с ним дела. Однако тому надо было где-то тренироваться.
И здесь руку помощи ему протянул Витя Купрейчик. Это решение было абсолютно в его стиле, он всегда славился независимым характером. Виктор и «пробил» сбор по линии «Динамо». Другое дело, как руководство общества все это пропустило.
Мы с Корчным начали проводить много времени вместе. Гуляли, рассказывали друг другу всякие истории, и я довольно быстро сделал вывод, что он не похож ни на одного знакомого мне шахматиста высокого уровня.
Казалось, Виктор Львович не заботился о том, что о нем будут думать другие. Он давал довольно острые характеристики коллегам, по сути, нарушая все принятые правила шахматного политеса, и, кажется, сам этим фактом упивался.
В то время Корчной был необычайно популярен в стране, ибо шахматы в СССР освещались очень прилично. Все турниры, матчи претендентов растягивались по времени, поэтому шахматисты были гораздо известнее представителей многих других видов спорта, которые принимали участие только в краткосрочных чемпионатах мира или Европы. И если шахматист побеждал в поединке за титул чемпиона мира, он автоматически признавался и лучшим спортсменом СССР.
Корчного, которого в тот период не выпускали за границу, все «съедали» глазами. Его считали чуть ли не диссидентом. А он ловил от этого кайф. Кстати, тогда я спросил у него, готов ли он эмигрировать, если представится такая возможность. Он ответил, практически не размышляя: «Нет!»
Это был январь 1976-го, а в августе мне предстоял матч в Голландии.
В Москве — традиционный прием у замминистра спорта. А Корчного как раз выпустили на зарубежный турнир — туда же, в Страну тюльпанов. И он не вернулся.
Нам срочно заменили руководителя делегации, поставили полковника КГБ. Замминистра успел всем сообщить, что, по их мнению, в этом замешан Гена Сосонко — шахматист, который эмигрировал из Союза четырьмя годами ранее. А я с Геной дружил. И все об этом знали, потому что мы общались прилюдно.
И вот когда я уже играл матч в Голландии, в мой отель позвонил Гена и сказал, что Корчной хочет со мной встретиться. Я согласился. И воскресным утром направился к нему.
Все происходившее напоминало фильм «Мертвый сезон», когда разведчик идет на конспиративную встречу. Амстердам в то время был пустынным, но мне казалось, что за мной, скорее всего, будут следить. Тот самый полковник или кто-то еще.
Ведь здесь какая штука: отель совсем небольшой, и была вероятность, что во время звонка на рецепцию с просьбой соединить с моим номером рядом мог случайно оказаться руководитель делегации. И тогда все — пиши пропало…
Но как я ни оглядывался по сторонам, хвоста не видел.
Но вот интересный нюанс. В «Стайках» мы с Корчным даже бегали вместе. Он был веселый и озорной. Хотя понимал, что над ним висит дамоклов меч. В Голландии же он предстал каким-то исхудавшим, изможденным и жалким, совсем на себя не похожим. Они ведь каждый день меняли квартиру, боялись. Все-таки КГБ — серьезная организация.
Я ему сразу задал вопрос: «Как же так, Виктор Львович? Вы же сказали мне в начале года, что не собираетесь никуда уезжать».
Он ответил, что давал интервью Димитрию Белице — очень известному югославскому журналисту. А когда эмоции немного спали, он предупредил, что кое-что из интервью надо убрать. «Юг» же дал все, и Корчной понял, что если вернется, то ему хана.
А меня он позвал, чтобы передать письмо для жены. Потому что никаких других вариантов, как я понимаю, у него не имелось.
Он предложил мне прочесть письмо, и это было честно. Хотя, возможно, и неприятно. Там все касалось бытовых вопросов, где можно взять деньги и украшения. Стало ясно, что к побегу он не готовился.
Кстати, фильм «Чемпион мира» о противоборстве Карпова и Корчного я не видел. Не могу смотреть фильмы, когда главный герой еще жив или же слишком много знаешь обо всех персонажах.
Но потом я почитал комментарии. У многих вызывал интерес вопрос, почему Корчной уехал. Находились люди, которые подтверждали, что он тщательно готовился к бегству. Я даже хотел написать, что это неправда. Но не стал. Вот теперь вам рассказываю.
— Но зачем он дал прочитать письмо?
— Он должен был это сделать. Там могли оказаться нюансы запрещенного характера. Я ведь и так многим рисковал.
— Однако, став почтальоном Корчного, вы могли легко сломать собственную карьеру.
— Я подумал об этом, но уже позже. Поначалу действовал на эмоциях. Был слишком увлечен борьбой за первое место, которое, кстати, мне так и не удалось занять. И только в самолете понял: господи, что ж я делаю-то...
Незадолго до этого Марк Тайманов проиграл в матче претендентов Фишеру 0-6 и вез с собой на родину книгу Солженицына. Только за это его сделали невыездным и сняли со всех зарплат. А если бы у меня обнаружили письмо Корчного, то лучше даже и не думать, что было бы дальше.
— Тяжесть преступления Тайманова усугублялась его разгромным поражением от американского вундеркинда. А вы тогда все-таки главная молодая надежда советских шашек, от которой еще рано было требовать золотой медали.
— Но чемпионат-то мы проиграли. Победителем стал Харм Вирсма, а я занял только четвертое место. Короче, письмо я спрятал под стельку в туфле.
На нашей встрече был еще один человек. А может, даже два. Это тоже дополнительный риск. Несмотря на то, в каких отношениях мы все состояли.
— Сердце на таможне билось сильно?
— Да, мне было нехорошо. Но в то время спортсменов не проверяли. А в 1979-м решили сделать исключение из правил, и тогдашний глава управления шахмат и шашек Виктор Батуринский вызвал меня к себе и сильно отругал.
Дело в том, что я играл с Вирсмой, который подарил мне журнал со статьей о нашем матче. Тот был завернут в плотную бумагу. Четыре страницы были посвящены нам, но все остальные — фотографии обнаженных женщин. Обычная эротика.
Пограничник живо среагировал на завернутое, не обратив никакого внимания на ярко-красную обложку книги Натальи Решетовской. Видимо, подумал, что это кто-то из наших прогрессивных писателей. А ведь это были воспоминания первой жены Солженицына о своем супруге. Получается, спас меня тот журнал…
— Положим, вы могли заиметь крупные неприятности еще в Амстердаме, когда выдвинули ультиматум союзному комитету по физкультуре и спорту. Грозили отказаться от продолжения поединка, если вам по его итогам не выплатят достойные призовые.
— Знаете, в то время я, уже будучи чемпионом мира, жил в коммунальной квартире и никак не мог добиться улучшения жизненных условий. А призовые у нас фактически полностью забирали. 50 тысяч за победу — деньги по тем временам немалые. У шахматистов на кону стояли большие суммы, но я знал, что Карпов добился выплаты в размере 25%. Мои условия были аналогичными.
Но я не сам звонил в Москву, это делал руководитель делегации Павел Владимирович Пиляк — в ту пору завсектором физкультурно-массовой и спортивной работы в ЦК компартии БССР. Очень толковый руководитель, который потом, кстати, добился выделения мне хорошей квартиры. Да и вопрос с призовыми тоже был решен. В Москве к тому времени понимали, что действительно могу остановить матч.
— В современных фильмах советские спортивные руководители обычно предстают неврастениками или откровенными подлецами.
— Белорусские точно такими не были — и о Пиляке, и о Николае Тимофеевиче Заичкове могу сказать только теплые слова. Помню, когда в 1980 году стал в Мали чемпионом мира, то Владимир Федорович Мицкевич — первый зампред Совета Министров — открыл его заседание именно с этой новости.
Шашки в республике имели невероятную популярность. Когда в 1980-м в столичном Доме литератора за корону сражались Люда Сохненко и Лена Альтшуль, туда почти невозможно было попасть.
А я сам в 1984 и 1985 годах дважды был вторым в десятке лучших белорусских спортсменов. Чаще всего первенствовал Игорь Железовский — один из тех самых удивительных людей, знакомство с которыми мне подарил спорт.
Я обожал его с первых дней, как только узнал. Просто чудесный парень, открытый и честный. После смерти Владимира Рыженкова все думали, что Игорь станет министром спорта. Но он уже тогда критически высказывался о многом, а таких как раз не очень-то двигают вперед.
Когда увидел сообщение о смерти Железовского, испытал настоящий шок и не мог прийти в себя несколько дней. Ну как так? Ведь такой здоровый человек был. И молодой совсем…
С Игорем мы познакомились в «Раубичах», а с Малофеевым — в «Стайках». В 1986 году сборная готовилась в Новогорске к чемпионату мира, я — к шашечной Олимпиаде. И я часто приходил на тренировки к футболистам — с разрешения Эдуарда Васильевича.
Но вдруг в один день все поменялось. Сборную возглавил Лобановский, а из большого количества минских динамовцев он оставил в составе только Сергея Алейникова — кстати, моего любимого футболиста.
На следующий день я все так же прихожу к полю, сажусь на скамейку — и ловлю на себе взгляд Лобановского. Он явно хочет узнать, что за посторонний у него на тренировке. Но спросить не решается — обычный человек попасть сюда не может.
Назавтра картина повторяется, разве что приезжает Николай Русак — мой земляк и зампред министра спорта СССР. Его брат возглавлял белорусскую федерацию шашек, и, понятно, мы были хорошо знакомы.
Первым делом Николай Иванович идет ко мне, мы приветствуем друг друга, и только потом он направляется к Лобановскому.
На следующий день Валерий Васильевич смотрит уже другим взглядом, и я понимаю, что он меня опасается. Черт знает, зачем этот человек, к которому очень уважительно относится Русак, каждый день торчит на его тренировках. Но ведь зачем-то ему это все нужно?
— Действительно.
— А я всегда фанател от футбола. Было очень интересно, как тренирует Лобановский. Помню, что меня поразила физическая форма киевлян — они буквально летали по полю. Несколько московских спартаковцев на их фоне казались людьми, которые только что вышли из отпуска — при том что те тоже были на пике своих функциональных возможностей.
— Все-таки хорошо быть шахматистом топ-уровня, которого все знают в лицо. Даже Лобановский не прогонит.
— Это, положим, не факт. Хотя я всегда завидовал организации шахматных турниров. У них это получалось на порядок лучше, чем у нас. Более камерная обстановка. Люди в зрительном зале мало что понимают в происходящем, но торжественность процесса делает игроков полубогами.
Шашки имеют много разновидностей, что не есть хорошо. Видел, как в немецком парке играют в итальянские, в Коста-Рике — в испанские, в Штатах и Англии — в чекерс. А так называемые русские шашки на самом деле популярны только в республиках бывшего Союза. Кстати, это единственная игра, в которой можно бить назад.
Когда в Минске проходила Олимпиада-80, меня попросили дать сеанс одновременной игры. Если это не Голландия, то обычно играю на 64 клетках.
Сидит немец. Он ходит, и я бью его шашку назад. Тот смотрит на меня изумленным взглядом, и я понимаю — что-то не так. Тут же подает голос поляк: «Вы играете не по правилам!»
Вообще сеансы и встречи с болельщиками всегда полны неожиданностей и способны поставить тебя в неловкое положение.
В том же 1980-м на чемпионате мира в Мали я каждое утро делал пробежку. Определив для себя режим, следовал ему и к середине турнира опережал ближайшего преследователя на 3 очка.
И тогда руководителю делегации звонит наш посол и говорит, что в окрестностях столицы страны Бамако появился тигр-людоед, который уже успел кого-то загрызть. «Поэтому Гантварг должен перестать бегать».
Я не спал всю ночь. С одной стороны, поймал победный темп и не хотел что-либо нарушать в своем режиме. С другой — если хищник съест, то как бы вместе с очками.
Я решил бежать, и все закончилось очень хорошо.
После возвращения в Минск меня пригласили в молодежный международный центр «Юность» и попросили рассказать о чемпионате. Ну, я и закончил свое повествование этой историей.
Вдруг поднимается рука темнокожего человека, который с неприятной интонацией заявляет: «В Мали никакие тигры не водятся. Вы все наврали!» Самое же неприятное было в том, что по лицам в аудитории я понял, что поверили ему, а не мне — вроде бы серьезному человеку, который зачем-то придумывает фантастические истории.
В 1979 году играю матч за звание чемпиона мира против Вирсмы. В то время послом СССР в Королевстве Нидерландов был Василий Толстиков — любимец Никиты Хрущева, бывший первый секретарь Ленинградского обкома партии.
На церемонии открытия анонсируют партию в шашки между ним и принцем Клаусом — мужем тогдашней принцессы Нидерландов Беатрис.
Мы приехали в Голландию заранее. И как-то в моем гостиничном номере раздается звонок посла: «Все местные органы печати сообщают, что Вирсма приезжает к принцу и готовит его к партии. Ты тоже должен помочь». Отвечаю: «Василий Сергеевич, вы умеете играть в обычные шашки?» — «Да». — «Тогда ходите так же, как и в русских шашках, а если получите совсем плохую позицию, я дам вам сигнал, и тогда предлагайте ничью. Уверен, он согласится, так как Клаус из Германии, а там другие правила».
И вот настает день открытия матча. Послу и принцу вручают хорошие подарки, а затем приглашают сыграть. Принц взялся за дело горячо и почти перед каждым ходом советуется с Вирсмой. Толстикову это не нравится: «Как так, он ему все время подсказывает, а ты молчишь?» Я его успокаиваю: «Играйте, все будет хорошо!»
Тем временем тучи сгустились, и положение Толстикова стало критическим. Он смотрит на меня исподлобья. Говорю: «Все, Василий Сергеевич, предлагайте ничью».
Посол, надо отдать ему должное, делает это элегантно. Спрашивает у принца: «Нам призы уже дали?» — «Да». — «Ну так чего мы друг друга мучаем? Предлагаю ничью!» Клаус улыбается и, конечно, соглашается. Счастливы были оба.
— Призовых вам на жизнь хватало?
— Да, но с шахматами, конечно, нельзя было сравнить.
— Читал, что Александр Дыбман, ставший после вас чемпионом мира, одно время работал санитаром.
— Саша — это отдельная история. Когда он впервые приехал в Калининград на чемпионат Вооруженных сил в 13-летнем возрасте, на просьбу об интервью ответил так: «Только за деньги!» А потом стал к ним абсолютно равнодушен.
Когда пошел работать в ленинградскую больницу, то отказался из-за этого от стипендии члена сборной. А она была, как вы понимаете, значительно больше, чем 90 рублей, которые он получал как медбрат.
Помню, отправились на чемпионат мира 1986 года в Голландию. Все советские командированные ехали на Запад с пустыми чемоданами, Дыбман же тащил с собой несколько рюкзаков, набитых учебниками.
У таможенников округлялись глаза, когда они доставали оттуда учение Маркса и Энгельса. Потом они понимающе улыбались и начинали трясти именно эти книжки, мол, знаем, нас не проведешь. Но удивлялись еще больше, когда ничего не находили.
Такая же реакция была и у голландских журналистов при виде Дыбмана, углубленного в чтение классиков марксизма-ленинизма перед началом игры.
Он был очень популярен, суперталантлив и, кстати, тот чемпионат выиграл в блестящем стиле. Но какие-то отклонения от обычного человека у него, конечно, имелись. Есть в нем что-то фишеровское. Но поведение разное: тот агрессивный, а этот безобидный.
— Трагически сложилась судьба у трехкратного чемпиона мира Андриса Андрейко, ушедшего из жизни в 33 года.
— Тоже невероятный талант. Он умудрялся побеждать в конце 60-х — начале 70-х, когда в СССР практически не было никакой шашечной литературы. Все печаталось только в Голландии.
Андрис Андрейко
У Андриса имелся только один минус — ему категорически нельзя было пить, он просто терял контроль над собой. Его убили в собственной квартире, но детали этого преступления, довольно подробно описанные в «Википедии», до сих пор покрыты мраком. По моим сведениям, все было не так, но за их подлинность я тоже ручаться не могу.
— Кстати, вы тоже приезжали на турниры с пустыми чемоданами?
— Так все делали. У меня почему-то никак не срасталось с Бразилией. Чемпионат мира 1982 года. Приезжаем на сборы в Москву, и накануне нам сообщают, что властью там завладела хунта, которая, понятно, относится к Советскому Союзу самым негативным образом.
Мы готовились на сборе в доме отдыха ЦК партии. С нами должны были ехать два тренера. Они обычно набирали два чемодана еды, чтобы побольше сэкономить на суточных. Один из Архангельска, другой из Риги. Надо заглушить горе, а у них водка, икра, рыба — все, что надо.
Нас восемь человек. Общими усилиями мы съедаем эти два чемодана и разъезжаемся. А тем временем президент Международной федерации развил деятельность и потребовал у хунты, чтобы советским дали визы — какой же чемпионат без них? И отложил начало турнира на неделю.
Мы опять едем в Москву. Опять у этой пары два чемодана. И вдруг умирает Брежнев — как раз в тот день, когда должны выдать визы, не работала ни одна организация. И опять — чемоданы на стол…
Хотя накануне мы получили очень хорошее наставление от замминистра Ивонина. Ну все, говорит, молодец ваш президент федерации, теперь вы им там покажете… Обычно еще напутствие дают по стране, куда едем. Ивонин призадумался: «Что вам про Бразилию сказать? Там, говорят, напряженная криминальная обстановка. Воруют по-черному. Так что старайтесь вещи без присмотра не оставлять».
А у нас одним из тех самых тренеров был Володя Вигман — вдобавок еще и замечательный журналист. Перед этим он купил очень дорогой импортный диктофон типа «репортер». Володя шепчет мне: «Да уж, за »репортером« там надо будет присматривать!»
А он, заходя в кабинет Ивонина, оставил свой аппарат в приемной. Выходим — нет «репортера»! Начали искать — никаких следов, словно растворился в воздухе…
— Советские люди — это вам не бразильцы какие-нибудь, умеют удивлять.
— Это да. Помню, играем в Амстердаме, и туда с гастролями приезжает отечественный цирк. Договорились встретиться в один из вечеров. Выпивка у нас была своя, а еду купили в местном маркете.
Так цирковые нам поразились: «Вы что, братцы, валюту на еду потратили? Да вы хоть знаете, сколько нашим тиграм да львам мяса полагается?» Теперь уже пришла наша очередь удивляться, мы о таком варианте экономии суточных даже и не догадывались.
— М-да, было время… Сейчас все не то. Взять хотя бы наших белорусских чемпионок — все как одна живут за рубежом.
— Ну, у меня-то белорусский паспорт остался. А девушки действительно вышли замуж и разъехались. У Люды Сохненко все хорошо получилось. Она уже здесь была хорошим врачом, занималась психиатрией. И это помогло ей выиграть матч у Альтшуль. Лена, думаю, была сильнее, но победила Люда.
— Кто ж не помнит доктора Владимира Зухаря, который помогал Карпову бороться с Корчным.
— Когда я играл матч против Вирсмы, эта история широко обсуждалась. А начальник управления шахмат и шашек Крогиус был доктором психологических наук. Я зашел к нему проконсультироваться. И он сказал, что все это ерунда, а Зухаря включили в состав делегации, только чтобы воздействовать претенденту на нервы. Я, кстати, разделяю это мнение.
Однажды сам пригласил такого специалиста. И он сказал: «Когда надо, начну пускать лучи». Ну, хорошо. Я успешно играл, после 6 партий вел 4-2, а потом в дело вмешался мой медиум: «Все, начинаю пускать!» В общем, я проиграл 4-6.
Когда тот узнал о результате, начал сокрушаться: «Ой, я не в ту сторону их запустил!» Думаю, он просто хотел побывать в зарубежной поездке. Хотя мне и тогда было понятно, что все это не работает.
— А вам потом приходилось общаться с Корчным?
— Я приехал к Каспарову на турнир в Тилбург в 1989-м. Корчной в нем играл и вечером, когда я ужинал с Сосонко в ресторане, думаю, видел меня. Но не подошел. И я не стал этого делать.
— Но почему?
— Видите ли, тогда у него все снова было хорошо, он опять стал популярным, энергичным и остроумным. Зачем встречаться с человеком, который видел тебя в совсем другом состоянии духа, кому нужны эти воспоминания? А может, это моя фантазия, и он меня, изрядно полысевшего, просто не узнал.
— Говорят, Корчной потом так и не встретился с женой и сыном, которых через несколько лет все-таки выпустили из Союза. Жил с другой женщиной.
— Не думаю, что его стоит осуждать за это. Отношения мужчины и женщины — это всегда сугубо индивидуальная тема, касающаяся их двоих. Но ему, считаю, повезло. Петра Лееверик — очень сильная личность, прошедшая сталинские лагеря. Она оказалась рядом в самый нужный для Корчного период и здорово его поддержала. Думаю, он был с ней счастлив.
Виктор Корчной и Петра Лееверик
— Давайте продолжим о белорусских женщинах-чемпионках.
— С Людой Сохненко виделся лет пять назад, она живет в Голландии. Но с шашками закончила, перешла на бридж, выступает в национальном чемпионате за клуб.
Лена Альтшуль живет в Германии. Она замужем за Вадимом Вирным, с которым я играю за один клуб. Часто ездит с ним на турниры.
Зоя Садовская, вышедшая замуж и ставшая Голубевой, насколько знаю, очень довольна жизнью в Риге. Она самая титулованная шашистка планеты, 16-кратная чемпионка мира. Но сейчас уже не играет, увлеклась тренерской работой, и это у нее тоже получается очень хорошо.
Оля Камышлеева стала чемпионкой мира уже в Голландии, куда переехала из Минска, тоже выйдя замуж. Надо еще добавить, что тренером наших прекрасных дам был мой друг Михаил Кац, который сейчас также живет за рубежом — в Нью-Йорке.
— Все уехали… Где именно вы живете в Германии?
— В Нюрнберге. Сам не знаю, как получилось, вопросом занималась жена. Но вообще это болезненная тема. Когда приезжаю домой и попадаю в район автозавода, где вырос, у меня крылья вырастают. Минск прекрасен, и я его обожаю.
Уехали мы не за деньгами, а за стабильностью. А ее здесь хоть отбавляй. Да и ездить отсюда на турниры и матчи чемпионата Нидерландов, конечно, значительно проще.
— Говорят, у вас просто замечательная внучка Елена Галябович.
— На открытии Игр 2021 года, когда пандемия была главным бичом олимпийского движения, МОК решил, что олимпийский флаг на сей раз понесут спортсмены, связанные с медициной. Таковых оказалось немного. А Лена уже работала хирургом в Австралии и защищала честь этой страны в стрельбе из пистолета.
Все это держалось в невероятном секрете. Мы тоже до последней минуты не знали, что внучка таким образом войдет в историю олимпийского движения.
Обычно флаг несут самые выдающиеся спортсмены. Но для непрофессионала у Лены совсем неплохие результаты — 11-е место на Играх в Токио и победа на этапе Кубка мира.
Она работает в частной клинике и, когда надо ехать на соревнования, берет отпуск за свой счет. Ваши австралийские коллеги много пишут о ней. Что-то в стиле «твердая рука Елены одинаково помогает ей и в стрельбе, и в хирургии».
— Стрельба хороша тем, что заниматься этим видом можно и до пенсии. Как, впрочем, и шашками.
— То, что сейчас, сильно отличается от того, что было раньше. Хотя я и теперь шестой в мире. При очень большом желании мог бы попробовать побороться за чемпионский титул. Другое дело, что желания такого уже нет. Да и возможностей тоже — белорусы, как известно, отстранены от чемпионатов мира и Европы.
Вдобавок нужно учесть, что стоклеточные шашки ничуть не легче шахмат, а где-то и сложнее. В шахматах часто сидят и думают над первым ходом. Выбирают вариант, и он работает на 25-30 ходов вперед.
У нас же доска шире. Поэтому шашки плохо поддаются теории. Да и компьютеры у нас не играют такой определяющей роли, как в шахматах. Поэтому приходится много работать на доске.
— Удовольствие от игры получаете?
— Когда побеждаю сильного игрока, что случается регулярно. Но все равно это не то удовольствие.
У Эйнштейна, дружившего с Ласкером, как-то спросили: «Почему не любите шахматы?» Он ответил, что это подавление одного интеллекта другим и ему это не нравится.
В молодости было желание подавить соперника. Ты все время чувствовал себя как на войне. А сейчас другое. Нет того энтузиазма.
— В 75, наверное, он у любого угасает.
— Матчи за звание чемпиона в шахматах и шашках все же самые тяжелые. Считайте, 20 дней нужно находиться на пике физических, психологических и эмоциональных возможностей. Плюс отсутствие нормального сна, потому что надо анализировать партии.
Я и так уже самый старый среди действующих шашистов. Раньше долго играли Геллер, Тайманов, Смыслов. Но сейчас они уже не смогли бы — слишком большую роль в шахматах играют компьютеры.
В 2006 году шашечная Олимпиада проходила в Сенегале, и я поехал туда, посчитав, что получу эмоции, сопоставимые с теми, что были в 1984 году, когда я выиграл там титул чемпиона мира.
1984 год. Анатолия Гантварга встречают на вокзале после победы на чемпионате мира
Даже жить мы должны были в том же отеле, что и 22 года назад.
И вот я туда приехал. Отель, конечно, уже немного поизносился. Но я понял, что второй раз в одну реку не войдешь. Не поймал той волны, которая была тогда. И начал считать дни до отъезда, потому что на меня обрушились воспоминания о всей тяжести борьбы на том чемпионате мира.
Прошло еще почти столько же лет, а я все еще играю в турнирах и за свой голландский клуб, даю мастер-классы, помогаю по видеосвязи Виктории Мотричко, которая возглавляет мировой рейтинг.
— Старая школа — как сказали бы раньше, «олд скул» — как говорят теперь. Интересно, что подумает молодой человек, прочитавший наше интервью.
— Когда рассказываю о чем-то важном для меня внукам, то думаю: может, это все им вообще неинтересно? Они ведь живут в компьютере, а там совсем другая жизнь. Наверное, наша беседа вызовет куда больший интерес у людей, которые жили в одно время со мной.
— Они живут похожей жизнью.
— Ну, тогда поймут, что человек с сахарным диабетом просто обязан делать прогулки. И зарядку тоже — надо держать себя в форме. Иногда моя зарядка растягивается до трех часов, особенно если рядом оказывается море.
Еще я плохо сплю, и это определяет мой день. Поэтому днем обязательно должен отдохнуть. Другое дело, что нет такого интереса, как раньше, познавать мир.
Признаюсь: этот день рождения с удовольствием встретил бы в Минске — с теми мальчишками, с которыми гонял мяч на родной улице со странным названием Могилевское шоссе.
Не поверите, но я до сих пор помню подробности самых удачных матчей нашей команды против других дворов. Жаль только, что из тех футболистов немногие остались в живых…
Фото: личный архив Анатолий Гантварга, «СБ. Беларусь сегодня», Sputnik / Migdal
Поделиться:
0
0
0
